Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

ГИМН ПОТЕРЯННОМУ ПОКОЛЕНИЮ

Я не люблю мемуары людей искусства, а среди них особо неуважаемый мною жанр – мемуары эпистолярные. Просто мне кажется, что если человек писал письма, не предполагая, что их будут публиковать, то читать их неприлично, а если автор хотел, чтобы письма опубликовали, то скорее всего в них очень мало правды относительно его жизни и тогда какой смысл их читать?

При таких моих взглядах у книги Карины Добротворской «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже» шансов мне понравиться было ноль целых, ноль десятых. А вот нет же! Я получила огромное удовольствие от чтения. Тут правда необходимо оговориться, что ни кто такая Карина Добротворская, ни кто такой ее первый муж Сергей, я до прочтения книги понятия не имела, их имена мне ни о чем не говорили, так что героев книги я воспринимала как персонажей вымышленных. К тому же сама автор говорит, что все изложенное – ее личная вольная интерпретация отношений с супругом, которые психологически не закончены до сих пор, несмотря на то, что семнадцать лет назад она от него ушла, и тогда же он ушел из жизни. Ну, а где «вольная интерпретация», там и богатое воображение и выборочные факты и многое другое, что опять-таки позволило мне считать книгу, написанную в форме писем давно умершему супругу, не эпистолярными мемуарами, а просто художественным произведением.

К тому же признаюсь честно, что собственно история любовных и семейных отношений Карины и Сергея Добротворских меня мало заинтересовала. Я не увидела в ней ничего особенного, ни трагизма, ни яркости, ни странности, ничего. По-моему вполне нормальная история взросления питерской девочки, которая сначала влюбляется в такого неформального гения, а потом перерастает эту любовь, да еще и откровенно спасается от мужниного хронического алкоголизма, убегая к человеку более состоятельному и надежному. Могу я понять и чем мотивировано написание этой книги. Мне показалось, что автор в глубине души совершенно по-российски попрекает себя отсутствием вины за то, что оставила мужа, спасая собственную жизнь. Ну не принято у нас бежать от алкоголиков, куда более почетно в глазах общества «нести крест». Вот и получается, что надо оправдываться за элементарный инстинкт самосохранения. Ну, да ладно. Все это для меня было не важно. Я читала книгу не об отношениях, а о времени, целой эпохе, которая и в моей памяти осталась очень и очень значимой.

Основные события, описанные в «Ста письмах», развиваются в конце восьмидесятых, начале девяностых годов прошлого века. Сейчас, в свете последних веяний, то время принято вспоминать с ужасом. Ах! Развал Союза! Ах! Голод и карточки! Ах! Полнейший беспредел! Ах! ГКЧП! Ах! Ельцинские реформы! В общем, не времена, а ужас! Ужас! Ужас! Да, все это было. И очереди за макаронами, и коммерческие магазины с заоблачными ценами, и один «сникерс» на всех за счастье, но… Но в те времена я, как и герои книги, к счастью была еще достаточно молода, чтобы не думать «как выжить и прокормить семью», не обращала внимание на эстетику быта и спокойно могла ходить в одних джинсах год, а потом их подштопать, если прохудились. Не это было главным.

Главное, что тогда разом распахнулись окна в мир по всему периметру жизни. Одним и тем же ветром перемен принесло к нам и элитарное кино и мыльные оперы, и Джойса и Чейза, живописный авангард и откровенно вызывающие инсталляции, искусство гениальное и пошлое. А самое прекрасное, хотя и самое трудное было то, что у нас, выросших в железных рамках диктуемых сверху оценок и выработанных мнений, вдруг появилась возможность самим формировать свои предпочтения, вырабатывать вкус на собственном опыте, а не пользоваться готовыми шаблонами. Никто тогда не знал, «как надо», что теперь в искусстве «хорошо», а что «плохо». Это было время, когда в курилках у солидных искусствоведов можно было услышать обсуждение эстетических достоинств «Рабыни Изауры», когда записные интеллектуалы запоем читали детективы и смотрели с одинаковым интересом шедевры Антониони и «Богатые тоже плачут». Мы были как дети, оказавшиеся без присмотра в кондитерском магазине, хватали все, надкусывали, бросали, бежали к другим полкам, наедаясь до отвращения, но постепенно выбирая любимые лакомства, учась не жадничать, отличать подделки в ярких фантиках от мечты гурмана. Нас, студентов тех лет, сейчас часто называют потерянным поколением. Так вот, нас действительно потеряли, но это дало нам возможность найтись самим, без помех и оглядок на изжившие себя авторитеты.

А еще ведь появилась возможность ездить за границу, не проходя унизительных проверок на лояльность. Да, мы чувствовали себя нищими где-нибудь в американской провинции, но опять-таки, питаясь уцененными продуктами и выбирая самые дешевые рейсы, мы могли ездить смотреть города, о которых только читали или видели в кино, бродить по улицам, сидеть в кафешках с одной чашкой чая многие часы, просто для того чтобы надышаться «их» воздухом. И тут мы тоже стали выбирать, формировать предпочтения. Кто-то вдруг выяснял, что не любит рекламную Америку, зато без ума от скандинавских деревень, а кому-то и вовсе вскоре приелась неродная суета. Пожалуй, только Париж не разочаровывал никого. Но, главное, все это был уже наш выбор, а не тупое голосование по принципу «не читал, но осуждаю».

И что еще важно, мне кажется, что Карина Добротворская очень хорошо отразила в своих Письмах одну из основных тенденций тех лет. Дело в том, что далеко не все справлялись с той неожиданно пришедшей свободой. Ведь вместе с ненавистными цензорами, запретами и регулированием ушли все оправдания типа «я гениален, мне просто не дают дышать», «у меня прекрасный вкус, но нет средств, чтобы это показать». Свобода - прекрасная проверка на подлинность талантов и смелость самовыражения. И прошли ее далеко не все из тех, кто с фигой в кармане при прежних временах остался бы в лаврах убитого эпохой.

В общем, я очень рекомендую книгу своим ровесникам, всем, для кого было важным научиться выбирать и думать самостоятельно. Я рекомендую ее нынешним молодым, чтобы они лучше поняли своих родителей, которые в их возрасте оказались детьми перед изменившимся миром. Я рекомендую ее нашим родителям, нередко обращающимся к прошлому, как к благу. Вот, взгляните, какой хаос мы считаем прекрасными временами просто потому, что тогда были молоды. Так не связаны ли ваши воспоминания о благе других времен только с тем, что вы тогда были моложе?

История любви кинокритика Сергея Добротворского и его жены Карины в Петербурге начала 90-х гг. Любви, которая закончилась побегом Карины в Москву к другому, и смертью Сергея через год после расставания, несмотря на то, что их отношения казались идеальными.

До этой книги даже не слышала ни о Сергее, ни о Карине Добротворских, ни о большинстве упоминаемых персонажей. Книга привлекла меня как история о красивой трагичной любви. С художественной точки зрения получилось действительно красиво и трагично. Не только сама любовь, но и декорации очень красивые: так называемый, богемный, Петербург 90-х гг.

О Карине можно сказать, что она женщина без стеснения. Если всё описанное в книге действительно правда, то не представляю, насколько надо быть «без комплексов», чтобы опубликовать все эти откровенные откровения. Ладно толпы незнакомцев, но эту книгу читают друзья, коллеги, случайные знакомые, дети, родители Сергея, бывший муж, «нынешний» Серёжа. Я не представляю, насколько надо быть «выше» всего этого, чтобы не бояться вызвать осуждение, не бояться сделать больно близким.

Книга очень залипательная. Не увлекательная, а именно залипательная. Каждый раз, когда начинала читать, было сложно оторваться. Но при этом возвращаться к чтению особо не хотелось. И всё-таки сохранялась интрига: если ты так его любила, что произошло, почему ты ушла к другому.

И вот когда всё-таки добрались до ответа, я думаю, каково вот это вот всё читать/знать её детям. Да и самому Алексею Терханову всё понимать. Всё знать. И жить с ней. И знать, что его сына назвали в честь её бывшего мужа. Наверно, он её очень сильно любил.

Карина вообще предстаёт какой-то «токсичной» по отношению к своим упоминаемым мужчинам.

С Добротворским она была капризной, эгоистичной. Замужняя, гордая и независимая. Демонстративно отталкивала его. Сделала всё, чтобы стать центром его жизни. «Искоренила» его старые привычки, ограничила его круг общения. И в конце концов ушла из его жизни. Разрушив её полностью.

С Терхановым появляется ощущение, что его использовали. Но тут по крайней мере кажется, что она если не любила его, то была влюблена.

А вот «новый» Серёжа – полное ощущение, что для неё просто игрушка. Вся такая интеллигентная взрослая тётя решила поиграть с «деревенским» мальчиком. Она постоянно подчёркивает, что он ничего не читал, не смотрел, нигде не был. Короче, выгодно выделяется на его фоне. Зачем ей это? Или это ей так разнообразия захотелось, отдохнуть от равных? В конце концов, когда понимает, что зашла слишком далеко, просто выгоняет. Но он хоть с видом на Эйфелеву башню пожил. Может быть, он её тоже использовал.

Больше всего меня во всей этой истории раздражали доллары. Сначала я думала, что, может быть, петербургская богема 90-х действительно зарплату долларами получала. Но потом она написала сумму в долларах и упоминание, что получила их в рублёвом эквиваленте. И тут у меня возник вопрос – а зачем это было в доллары переводить? Хоть она и живёт в Париже, но основная ЦА этой книги – явно Россия. Суммы в рублях были бы гораздо более понятными.

В общем, книга интересна как история любви. Плюс красивые декорации.

"Мне есть о чем с ними пить..."

О любви Карины к Сереже можно спорить и спорить. А вот о любви Сереже к ней сама Добротворская написала истинные строки (правда, говоря о другом человеке):

...романтическое желание, чтобы любовь была отчаянной и опасной. Граничила бы со смертью, но была бы бессмертной, вечной.

Признаюсь, я ничего не слышала ни о чете Добротворских, ни о Сереже и Карине по отдельности. Письма я взялась читать как историю любви. Любви трагической, как можно догадаться, о счастливой писем не пишут и великих произведений о ней такой не выходит. Книга Карины, конечно, не претендует на звание великой, женщина не писала свои обращения с целью публикации, лишь позднее, когда увидела, что слов и мыслей, чувств насобиралось много - решила создать из этих записей книгу. Прелесть ее - тот шик особой атмосферы тусовки "кино-элиты" 90-х годов, описание тех времен, на которые пришлось мое первое десятилетие жизни, о которых частично я помню - все эти детальки быта и околораспадных проблем. И еще - все эти упоминания разговоров, диалогов с цитированиями и собственными размышлениями - кто-то назовет пренебрежительно "богемой", я же живу таким же стилем, только беседы, размышления и цитирования не только кино, а и книг, и по большей части с психологической стороны, мы анализируем, но так же поглощены и пропитаны этим интересом.

Я не могу судить ни героев, ни даже то, что эти письма были опубликованы. Но о таком личном и живом (не вымысел, не литературная фантазия и обработка) не пишут, не выносят зов сердца и души на публику. Нет. Читая, я абстрагировалась от того, что здесь рассказывается история жизни, которая была, - я будто бы и ощущала, что не выдумка, но оттеснила мысли о реальности Сережи и Карины - именно поэтому не боролась, а проникалась, не отторгала откровенность, а проживала боль с теми, кому она принадлежала. Карина - как глупо, по молодости ты изувечила две жизни - и свою, и Сережи... Ты испугалась, тебе показалось, что не хватит сил остаться с ним и стать его опорой - "зачем твоя правда, если нужна твоя вера?!". Дурочка, ты не стала той настоящей женщиной, стоящей за спиной настоящего мужчины... Возможно, будь ты чувственнее и храбрее - Сережа снял бы тот самый фильм, его Хайд бы преобразился и трансформировался в запал, позволивший ему стать тем, кем он так стремился. Задумывалась ли ты, Карина, что алкоголь и наркотики частые спутники творчества, но не всех же они косят, а почему? Задумывалась ли ты о том, что чувствовал Сережа (да-да, он, а не ты), зная, что не может стать отцом? И разве не прощает истинная женщина мужского страха показать слабинку и желания сохранить гордость (с оговорками - он звал тебя обратно, он тебя ждал)?

Тебе было 26, когда ты сделала все, что сделала. И теперь ты излила душу и просишь Сережу отпустить тебя. А кто кого держит на самом деле?..
Мне 27 и я пишу сейчас эти строки, потому что чувствую так, уже знаю, где без мягкости и гибкости не выжить; не спасти (даже не дать дойти до грани) с женской этой глупостью неволить, запрещать - "я же достойна, чтобы...", а ведь невольник стремится нарушить установленное правило (ты, Карина, поняла это уже после 40).

А помнишь..., а помнишь..., а помнишь..? Ну почему я так редко была с тобой ласковой, все чаще устраивая истерики? Дура, дура. Кидалась из крайности в крайность - то душила фейерверками чувств, исторгающимися из меня, когда ты нуждался в спокойствии и равновесии, то была "любезно-равнодушной" в минуты, когда тебе необходима была моя поддержка и принятие, чтобы вспомнить, что я женщина, а значит - наделяю энергией и верой в себя, а ты мужчина - лидер и защитник... А потом ты сказал: "Тот мальчик, которого ты любила - умер." Но ты еще живой - тот мальчишка. Пока я помню тебя таким, каким ты был, - ты жив!

Борьба с долгостроем

Иных уж нет, а те далече

Книга написана остро, сильно, а еще познавательно (кошмарное, но подходящее слово). Она воскресила не только образ любимого мужчины, но и эпохи во всем их несовершенстве. Несколько раз по тексту автор повторила, что ее бывший муж хорошо знал законы жанра. Могу переадресовать комплимент ей самой: Карина Анатольевна тоже прекрасно разбирается в законах (да и в жанрах тоже).

Формат писем (маленьких эссе) позволяет выразить концентрированную мысль: поговорить об аспекте/случае/конкретном человеке вне всего остального, и в то же время каждое из них является куском общей картины. Законы драматургии соблюдены, но и ответвлений сюжета хватает.
Эту книгу можно читать по-разному: как любовный роман с печальным концом (чуть не написала «плохим» – симптоматично) – тот факт, что часть его героев во главе с рассказчицей еще здравствует, только придает увлекательности; как документ эпохи: Петербург с черно-белой пленки, молодая культурная тусовка, сейчас заматеревшая и превратившаяся в небожителей, да и общая атмосфера поколения девяностых, переживающего (а отчасти успешно игнорирующего) исторические события; как экскурс в историю кино: его в книге много – цитаты из лекций Добротворского, заметки автора, размышления на тему. Но подано все без снобистского возвеличения профессионалов над обывателями, что в контексте книги логично. А можно читать как все вместе, наслаждаясь метким языком и горькой интонацией, от которой как-то тошно становится.
Единственное, что меня покоробило, элегантная реклама других книг этой издательской серии: можно подумать, что это случайность, но два примера из двух в одном абзаце?
Хочется обойтись без явного мнения на тему личных качеств героев, и я сделаю над собой это усилие. Но кроме личных (лиричных) размышлений и совпадений, книга (или больше герои?) заставила задуматься о кино, которое я снисходительно игнорировала.

Я часто встречала эту книгу в инстаграме и жж. Мне её советовали - !!!- примерно вот так.
Она появилась у меня, когда я еще читала Познера. И у меня руки чесались бросить Познера и начать читать письма.
Но я выдержала. Подогрела аппетит.
И разочаровалась.
Я сейчас специально залезла почитать отзывы на неё - какая она откроенная, как Карина страдала, сколько искренности, любви, человек оголил себя.
Ну не знаю...Мне все откровения показались показушными, для читателя. О какой искренности может идти речь, если все готовилось к печати? Посмертные письма, дневники, когда человек пишет для себя, а не для печати - это откровения.
Необычная история любви? Я уверена такие истории есть почти у каждого человека. Молодая студентка, взрослый, известный критик. Она влюбилась в его ум, он в её красоту. А потом она переросла свою любовь. Увидела бесперспективное будущее и сбежала к тому, кто любил её больше и мог дать больше. А Добротворский не смог пережить этот побег. Его я понимаю, её - нет.
Еще мне ужасно не понравилось грязное белье на показ. Особенно, когда главного героя нет в живых. Нельзя таким образом себя оправдывать, нельзя.
Возможно я слишком критична. Но я так много читала историй любви, что эта меня не впечатлила.