Но тут было нечто особенное: обаяние не учёности, а какого-то генетического, врождённого знания, вековой культуры, блеска речи, где остроумие не подменяло ум, но утончало и индивидуализировало эрудицию. И как благотворно было это смущение перед его знанием, как хотелось знать, видеть былое с той же естественностью, как это получалось у Александра Семёновича [Розанова].