Когда я проснулся, Земли уже не было видно. В глазках
мерцали только размытые оптикой точки звезд, далекие и
недостижимые. Я представил себе бытие огромного раскаленного
шара, висящего, не опираясь ни на что, в ледяной пустоте, во
многих миллиардах километров от соседних звезд, крохотных
сверкающих точек, про которые известно только то, что они
существуют, да и то не наверняка, потому что звезда может
погибнуть, но ее свет еще долго будет нестись во все стороны,
и, значит, на самом деле про звезды не известно ничего, кроме
того, что их жизнь страшна и бессмысленна, раз все их
перемещения в пространстве навечно предопределены и подчиняются
механическим законам, не оставляющим никакой надежды на
нечаянную встречу. Но ведь и мы, люди, думал я, вроде бы
встречаемся, хохочем, хлопаем друг друга по плечам и
расходимся, но в некоем особом измерении, куда иногда испуганно
заглядывает наше сознание, мы так же неподвижно висим в
пустоте, где нет верха и низа, вчера и завтра, нет надежды
приблизиться друг к другу или хоть как-то проявить свою волю и
изменить судьбу, мы судим о происходящем с другими по
долетающему до нас обманчивому мерцанию, и идем всю жизнь
навстречу тому, что считаем светом, хотя его источника может
уже давно не существовать. И вот еще, думал я, всю свою жизнь я
шел к тому, чтобы взмыть над толпами рабочих и крестьян,
военнослужащих и творческой интеллигенции, и вот теперь,
повиснув в сверкающей черноте на невидимых нитях судьбы и
траектории, я увидел, что стать небесным телом - это примерно
то же самое, что получить пожизненный срок с отсидкой в
тюремном вагоне, который безостановочно едет по окружной
железной дороге.