КЕВИН: Многое, брат, поменялось за двадцать лет.
РЭЙ: Уж это да.
КЕВИН: А Нотон жив?
РЭЙ: Фрэнки?
КЕВИН: Нет, Джимми.
РЭЙ: Помер. А Фрэнки помер на его похоронах. Оба померли.
КЕВИН: А Бобби? Что с ним?
РЭЙ: Тоже помер. Много народу перемерло.
КЕВИН: А как звали другого Нотонова парнишку? Томми? Тоже помер?
РЭЙ: Не. Томми не помер.
КЕВИН: Слава богу.
РЭЙ: Томми помирает.
КЕВИН: Госсссспди! Мать, поди, с ума сходит от горя.
РЭЙ: А ее убило, когда бойлер взорвался. В клочья разнесло.
КЕВИН: Госсссспди! А я все вспоминаю дом, где они жили. Такой уютный, как игрушечка, ставни зеленые.
РЭЙ: В него молния попала, лет пятнадцать назад. Дотла сгорел. Собаки погибли.
КЕВИН: Госсссспди! Жалко-то как. Помню, Нотонам еще нравилось, что дом рядом с церковью.
РЭЙ: Церковью Богоматери, спасающей от Вечных мук?
КЕВИН: Ну.
РЭЙ: Той церкви уж нету. В прошлом году снесли. Аккурат в Страстную пятницу.
КЕВИН: А куда тамошние детишки теперь ходят в школу?
РЭЙ: Детишек там мало — не всех поубивал маньяк из бакалейной лавки.
КЕВИН: Дориановой?
РЭЙ: Не, Бэбингтоновой.
КЕВИН: А мне нравилась Дорианова лавка. У них всегда хорошие были продукты.
РЭЙ: Та рухнула десять лет тому назад; девятнадцать человек убило. Всей семье Халлоранов оторвало головы у мясного прилавка.
КЕВИН: Гос-спо... Времена-то и впрямь изменились.
РЭЙ: Ну, жизнь не стоит на месте.