Алхимия музыки — такая же тайна, как математика, вино или любовь. Возможно, мы научились ей у птиц, а может, и нет. Может быть, мы просто существа, вечно ищущие высшего восторга. Его и так незаслуженно мало в нашей жизни, которая, согласитесь, до боли несовершенна. Песня превращает ее во что-то иное. Песня открывает нам мир, достойный наших устремлений, она показывает нам, какими мы могли бы стать, если бы нас в него допустили.
День, когда я влюбился без памяти, — день начала моего рабства длиною в жизнь.
Нет, эта история о сильной, но непоследовательной любви, о разрывах и примирениях, о любви вечного преодоления, — она лишь крепнет от препятствий, которые ей приходится преодолевать, хотя за ними ее ждут всё более тяжелые испытания. Любовь — бег с препятствиями. Расходящиеся, пропадающие из виду тропинки неопределенности, запутанные лабиринты подозрений и предательства, уносящаяся вниз дорога самой смерти: таков ее путь. Это человеческая любовь.
Моя мать была разочарованной альтруисткой, рассерженной женщиной, которая явилась в этот мир, ожидая найти здесь более привлекательное место, и никогда не смогла оправиться от обескураживающего ее открытия, что нормальное человеческое существование - это вовсе не беспечная радость, а беспросветное страдание.
Что такое "культура"? Загляните в словарь. "Совокупность жизнеспособных микроорганизмов, выращенных в определенной питательной среде". Корчи бактерий на стеклянной пластинке; лабораторный эксперимент, называющий себя обществом. Большинство из нас, приспособленцев, смиряются с существованием на пластинке; мы даже согласны испытывать гордость за эту "культуру". Как рабы, голосующие за рабство, или мозги, голосующие за лоботомию, мы преклоняем колени перед богом всех слабоумных микроорганизмов и молимся о том, чтобы слиться с массой таких же, как мы, или погибнуть, или подвергнуться научному эксперименту; мы клянемся в своей покорности.
Взаимная влюбленность эффективнее любых берушей.
Мужская любовь - это своего рода самооценка. Мы позволяем себе любить тех женщин, за которыми, по нашему ощущению, имеем право ухаживать, о которых смеем мечтать.
Слишком много людей, произносящих слишком много слов; в конце концов эти слова обернутся пулями и камнями. Молчание Ардавирафа говорит за всех нас — тех, кто страшится власти этих подверженных метаморфозе слов
Не говорите о себе слишком плохо, вам поверят
Согласно древнему японскому этикету, подданые обязаны были обращаться к императору, испытывая при этом "страх и терепет". Меня всегда приводило в восторг это требование, которое с замечательной наглядностью выполняют актеры в самурайских фильмах, обращаясь к своему начальнику дрожащим от сверхчеловеческого почитания голосом.