«Жить приходилось еще много с чем: кофе с сахаром по ошибке, непроходимо тупыми учениками, одобренным папой женихом Вадиком, сапогами на размер меньше, потому что «из Италии», и вечной Люсиной придурью»
«Покалывает что-то в груди. То ли материнский инстинкт, то ли невралгия. Таких чувств во мне больше никто не вызывает. И выражение «Дети- цветы жизни» я считаю бессмысленной комбинацией слов. Цветы жизни, очевидно, не дети, а нормальные, обычные такие цветы - ромашки там, гладиолусы, лилии. Ну, или лизиантусы, у кого вкус повзыскательнее»
«Это было нечто намертво укорененное в жизни такое же, как вечерние новости с Екатериной Андреевой, пустое первое января и отсутствие свободных мест в электричке, когда жарко, все потные, а ты с пятью сумками и очень устал»
«Зачем мне это стерпится, когда жизнь сейчасезда на велосипеде по лесной тропинке: то ровно, то с ухабами, то ветка по роже хлестанет, то ягодку вкусную найдешь. А замуж - это что? Бросить велик на дороге, сунуть ноги в резиновые сапоги 45-го размера по самое бедро и войти бесстрашно в это вязкое болото. Безобидное будто бы, чавкающее месиво, которое с годами еще и заплесневеет поди. Как не заплесневеть-то с ипотекой, следами зубной щетки на зеркале и сексом по расписанию!»
«Mы были как два куска пазла, как розетка и штепсель, как ключ и скважина, как болячка и пластырь, как «Абрау-Дюрсо» и болезная голова»
Кажется, такая сильная ненависть бывает лишь к самым любимым
Бабушка моя, по профессии учительница рисования, говорила: «Толку ноль от красивых жестов, еслитебя в кино не снимают. С умом поступай, наблюдайи решай, как выгодней».
Есть в песочных часах какой-тобезусловный приговор, которого не найти в обычных.Наверное, потому что циферблат—круговое движение,а песок стекает строго сверху вниз и, закончившись,продолжает свой ход, если только перевернуть сосуд.
Именно тогда этот парень сказал:— Я приеду на ваше Рождество точно. Прилечу,потом на поезде. Но если ты сможешь умереть, будетвообще прекрасно. Покажу, как воняют пластинки,и познакомлю с Еленой
— Эй!Глеб обернулся. В мармеладную лавку зазываларостовая кукла червя.— Заморишь меня? Заморишь меня, молодой человек? — спрашивала она мужским голосом, волочапо снежному тротуару кислотно-фиолетовый хвост.Из куклы торчали длинные ноги в серых валенках.— Я конкретно против, чтобы кто-то кого-то морил, — пробормотал Глеб, но листовку взял.