Здесь женщины все еще носили платья в пол, стеснялись поднимать глаза на незнакомых мужчин, но не стеснялись обсуждать незнакомых женщин.
Вот отчего так? Распоряжение отдавать, так это они мигом, а работу работать чтобы, то и не дождешься?
Анна вздохнула.
Как-то… иначе она представляла детей. Более… детскими?
Восторженными?
Наивная.
— Какие еще слухи гуляют? — поинтересовался Глеб.
Вареники, стоило признать, были хороши.
Несладкие, в меру мягкие, но не расползающиеся при каждом прикосновении. И пахло от них… по-домашнему.
— Так… всякие… на рынке сказывали, что скоро конец света.
— Дату не называли?
— Алексашка!
— Что? Может, называли, а я не готов.
— Никто не будет слушать тебя только потому, что ты когда-нибудь станешь графом, — Анна пригубила отвар. — Люди готовы слушать того, кому доверяют.
— Я, между прочим, граф, — заметил Глеб. — Меня морковку чистить не учили.
— И зря. Полезное умение.
Мальчишки молчали.
И Глеб прекрасно понимал их растерянность. Им ведь казалось, что все, о чем им говорили, оно не то, чтобы неважно, скорее уж никогда не случится.
Не с ними.
С кем-то другим, кто слабее или более невезуч, но уж точно не с ними. Не рядом с ними.
Глеб подумал, что в общем и целом этот человек не так уж плох. А что законник… так у всех свои недостатки.
— Капли прописать?
— В жопу капли…
— Можно и свечами, — согласился Глеб. — Тоже, говорят, весьма популярно…
Дети не прощают чужой слабости, они еще не готовы понимать, что без слабости не бывает силы.