Гровер обрел покой в хорошем месте. Оттуда он может любоваться восходом и закатом. Думаю, ему понравится. Я попытался произнести над его могилой подобающие слова. Он заслуживает лучшего, но ты лучше всех остальных знаешь, что я лишен дара красноречия. Я дал ему слово, что навещу его жену, если мы спасемся. Думаю, Бог не подкачает и причислит его к ангелам. Ангел из него получится что надо. Он любит летать и сможет оберегать свою жену. Ей понадобится его забота.
Эшли увидела, как я вынимаю кофе из рюкзака.
– Бен Пейн, вы принимаете кредитные карты?
– Вы тоже любительница кофе? Трудная ситуация – это возможность проверить, что мы по-настоящему ценим.
С помощью нехитрого приспособления эту горелку легко превратить во френч-пресс. На это ушло всего несколько долларов, зато я пользовался приспособлением сотни раз и не уставал восхищаться его простотой и полезностью. Вода вскипела, я заварил кофе, дал ему осесть и налил ей чашечку.
Она схватила ее здоровой рукой и поднесла себе под самый нос. Вспыхнула восторженная улыбка. Казалось, на короткое мгновение ей удалось отрешиться от мира, проявившего к ней такую жестокость. Я уже понимал, что юмор – ее способ побеждать боль. Я уже встречал таких людей. Обычно в их прошлом закопана какая-то эмоциональная травма, которую они маскируют с помощью юмора или сарказма. Это помогает им отвлечься.
Когда я очнулся, уже стемнело. Я рассмотрел при помощи подсветки время на часах: полночь. Пролетел целый день. Потом я догадался проверить дату и не сразу сообразил, что мы проспали целых тридцать шесть часов.
На меня таращился миллиард звезд. Они висели совсем рядом – казалось, достаточно протянуть руку, чтобы их потрогать. Зеленое завихрение унеслось прочь, оставив после себя толстое белое одеяло. Над моим плечом взошла луна, здоровенная, как рождественский пирог. Я прищурился. Если вскарабкаться на гору слева от меня, можно перейти на Луну и прогуляться по ней.
Борясь с дремотой, я мысленно составил список из двух позиций: еды и воды.
Я нашел свою шерстяную шапочку и нахлобучил ей на голову, закрыв уши и лоб, но не глаза: не хотел, чтобы, проснувшись, она решила, что умерла или ослепла.
Теперь, когда Эшли тепло и сухо, я вспомнил о себе: мое дыхание участилось, пульс зашкаливал, боль в груди усилилась. Я спрятал руки в карманы куртки и улегся рядом с Эшли, чтобы ее тепло распространилось и на меня. Песик тут же принялся гулять по моим ногам, покрутился в поисках собственного хвоста и наконец угнездился между нами. По его виду можно было подумать, что он поступает так не впервые. Я уставился на засыпанное снегом тело Гровера.
Когда я зажмурился, пальцы Эшли нащупали сквозь ткань куртки мою руку. Я сел и увидел, как шевелятся ее губы, но слов не разобрал. Я подвинулся к ней поближе. Ее пальцы сжали мою ладонь, губы опять зашевелились.
– Спасибо…
– Вам действительно ничего от меня не нужно? – Она оглядела меня с ног до головы. – Можете мне поверить на слово… – Она покачала головой. – Я справлялась с людьми покрупнее вас.
Я покрутил на пальце обручальное кольцо.
– На задней террасе, где я пью кофе и любуюсь океаном, жена поставила три миски, хочет накормить всех помоечных котов с парковки. Теперь они каждое утро пьют вместе со мной кофе. Я придумал всем им имена и привык к их мурлыканью.
Она наморщила лоб.
– Вы сравниваете меня с уличной кошкой?
– Нет, просто я не замечал их, пока она мне их не показала и не стала их кормить. Пока не открыла мне глаза. Теперь я всюду их вижу. И на людей теперь смотрю иначе. И это очень хорошо, потому что у нас, врачей, частенько замыливается глаз. – Я помолчал. – Не хочу, чтобы вы пропустили свою свадьбу, вот и все.
Ее походка привлекла мое внимание сразу: длинные стройные ноги, решительный, но при этом грациозный и ритмичный шаг. Раскованность, уверенность в себе. Росту в ней было пять футов и девять-десять дюймов, волосы черные; привлекательная, но не слишком озабоченная своей внешностью. Лет тридцать. Короткая прическа. Похожа на Вайнону Райдер в «Прерванной жизни» или на Джулию Ормонд в «Сабрине» с Харрисоном Фордом. Могло показаться, что ей наплевать на свой внешний вид, но на Манхэттене часто встречаешь таких стильных девушек, заплативших за свою внешность большие деньги. Эта, держу пари, не слишком потратилась. Или другой вариант: раскошелилась, чтобы, глядя на нее, можно было подумать, что она отсчитала сущие гроши.
— Не захлебнитесь пафосом, — не совсем вежливо перебила я и улыбнулась. — И в чём смысл тогда? Ну, живёте вы вечно, холодные бесчувственные твари, а радость в чём? Где счастье? Вы безнадёжны, — махнула рукой и допила ликёр
— А кто это у нас такой красивый? — погладила пса по груди и потянулась почесать за ушком. Стремянки ни у кого нет случайно? — Кто такой ласковый? А у кого такая шёрстка гладкая? Ты мой патиссончик. Баклажанчик мой ненаглядный. Кабачок мой упитанный!..
— Хорошо, саита, — довольно заулыбался коротыш. — А теперь в купельку, сейчас вас нимфочки в порядок приведут, благовониями натрут, кожицу бархатистую намассируют. Будите вку-усна-а-я…
Подавилась розовой мякотью и закашлялась.
— А если я не желаю становиться вкусной? — решила уточнить на всякий случай.
— Вы же не станете это пить? — в священном ужасе спросил зубастый. Не думала, что вампиров можно пугать, особенно тем, что хочешь напиться.
— Именно это и собираюсь делать, — заверила я, поднеся горлышко к носу и понюхала.
— Ваша кровь пропитается ядом и приобретёт другой вкус. Вас невозможно будет пить, — безэмоционально вымолвил вампир, словно мантру прочитал. Я так понимаю, это была экспрессивная речь флегматика. Ничего, и не с такими работала.
— Спасибо за информацию. Чувствую: ходить мне вечно пьяной … — и закрыв глаза, присосалась к бутылке тогда, как ранее в жизни не выпила больше бокала вина…