...просто вспомнился один фельдфебель в Ораниенбаумской стрелковой школе по прозвищу «Зверь». Так его за муштру прозвали солдаты одного из пехотных батальонов обеспечения. Так вот, его любимой присказкой на стрельбище было обращение к бойцам со словами: «Представьте, что вместо мишени стою я». И знаете, его солдаты всегда показывали лучший результат по стрельбе.
Дальше шёл непередаваемый армейский фольклор с применением флотских терминов. Если всё, что сказал его сиятельство, можно было бы перевести на русский литературный язык, то кратко получилось бы: «Не умеющие ничего лейб-атаманцы конвоя, которые родились в результате скрещения мутантов различных зоологических видов, не смогли обеспечить безопасность наследника российского престола. А всех их умений хватило только на то, чтобы бесславно погибнуть».
— Знаешь, Иджин, на моей родине говорят: «Дураков не пашут и не сеют, они сами рождаются, и урожай всегда неплохой».
«Лучшая техника — техника выживших», — так, по-моему, сказал известнейший японский мастер меча. Со своей техникой я давно уже определился, и она совершенна, потому что в ней присутствует только то, что запрещено даже в боях без правил. Но и она не поможет, вон их сколько. Если все разом кинутся, да еще и за двухзубцовые вилки схватятся… Насмерть затыкают, ироды.
Так всегда и бывает — мужество защитников отечества никогда не зависит от продажности или бездарности его правителей.
— Я очень хорошо помню момент, когда увидел тебя в первый раз, — сказал он сквозь смех. — Ты стоял посреди комнаты весь в крови и смотрел на нас, вошедших, чтобы тебя спасти, и взгляд у тебя был… Господи, у тебя был виноватый взгляд. Ты как будто бы извинялся за то, что тебе пришлось убить тех четверых, которые сами пытались убить тебя и которые загубили не меньше сотни невинных человеческих душ. Виноватый Артуа!
И Константин все понял. Он был врач, он как никто знал, что природа человеческая – тонкая вещь и когда корона голову давит, она там какие-то сферы, что отвечают за чувство меры и благодарность, сильно пережимает. И когда такое происходит, тут надо по больному месту бить.
Малыш, терпеливо дождавшись, пока я закончу разоблачаться, посоветовал присесть на кресло. Я, не желая в случае чего грохнуться мордой в пол, послушно сел. После чего закрыл глаза. Постарался расслабиться. И, ощутив, как ни с того ни с сего заломило затылок, открыл глаза.
— Ты испачкал мне мозгами обивку, — хладнокровно заявил Макс, когда я оглядел свои истончившиеся руки, появившуюся на теле окровавленную рубаху и драные штаны. Чумазый, босой, со слипшимися на затылке волосами… — Хотя как эксперимент это было весьма занимательно.
…В детстве Веро от прабабушки достался старинный рояль. Огромный черный инструмент занимал полкомнаты и вселял ужас.
— Ужас… – подтвердил Максимильян, – и ведь кто-то должен на нем играть. Ну, в память… Мне кажется, Веро, ты очень способна. Ну, очень. Может, даже великой пианисткой станешь.
— А? – не успела сказать Веро, и родители записали ее в музыкальную школу.
…Эта искренность на тему «что думаю, то и говорю» бесконечно обескураживала Веро. Она поначалу сама долго к этому привыкала, а попривыкнув, стала стараться уберегать от этого счастья других.
Однажды Удав явился в ресторан в прекрасном расположении духа. Сам собой гордился, не знал, куда радость девать. Огляделся. Взгляд упал на Веро и Хорошую. Милостиво подозвал их пальцем, усадил обеих за стол. Решил первый раз в жизни премию выписать. Вальяжно достал блокнот и, пока листал, сказал небрежно, видимо, надеясь на взаимность:
— Так устал. Проснулся утром, посмотрел в зеркало, показалось, что у меня глаза красные. Нет?
Веро, конечно, тут же хотела ответить, что, дескать, нет, они у вас голубые, как небо в ясный день, но ее Хорошая перебила:
— Они у вас всегда красные, – искренне сказала она, всем сердцем желая помочь, – как у вампира. И мешки под глазами уже два месяца не сходят. Вы бы пили поменьше…