Вообще, когда Иваныч вот так на «вы» переходит, это он либо от неприязни, либо в качестве предупреждения, мол, не надо «учить папу любить маму», ну или просто оттого, что очень погано ему на душе…
– А разве плохо, если страна, люди, опять поднимутся, объединятся? – прищурился Михалыч.
Я молча вырвал из ежедневника лист, порвал его на мелкие части и высыпал на столешницу, затем отделил половину от кучки и сдул ее на пол, а кивнув на оставшуюся кучку обрывков, спросил всех присутствующих:
– Кто еще считает, что этот лист можно собрать обратно и сделать, как было?
- Должно, думаешь, что я распутница окаянная? Вот так взяла да и пришла без стыда, - Улита печально откинулась на подушки, взгляд блуждал по потолку.
- Что ты, совсем я так не думаю, - заверил он, хотя на самом деле именно так и считал.
Первак лишь кисло улыбнулся, он с детства стараниями матушки имел искренний страх перед грехом, и похабные разговоры не любил.
Княгиня была совсем не такой, как писало пылкое воображение Димитрия. Он представлял, что увидит пленительную степную красавицу, дерзкую и гибкую, со смелым распутным лукавым взглядом и чувственными, зовущими к поцелую губами. Но перед ним стояла скромная, краснеющая от смущения молодая женщина.
Напротив княгини, у открытого окна, стоял молодой князь, вдыхал богатырской грудью веселый апрельский воздух. Русые кудри трепал озорной ветер. Внизу, во дворе, кмети [4] уже запрягли лошадей, и теперь с нетерпением поглядывали в сторону терема, переговаривались, дружно над чем-то гоготали. Там молодость, весна.
Все города, промелькнувшие перед глазами Евдокии, имели свой особый дух. Полоцк — седой мудрец, поучающий, наставляющий, познавший какую-то сокровенную, не доступную другим истину. Витебск — веселый, бесшабашный коробейник-гуляка, город — праздник, гостеприимный и хлебосольный. Хитрый купчина — затворенный от чужака Торопец, вечный труженик, приумножающий богатства, не покладая рук, и не желающий залетным гостям за дарма отдавать нажитое. Ржев — могучий богатырь с полуночными ключами от Смоленской земли, град — витязь. Теврь и Углич, молодые задиры-отроки, когда-нибудь подрастут, возмужают, а пока наскакивают на всякого, озорничают, пробуют бушующую силушку.
Ярославль оказался городом молитвенником.
— Так поцелуемся давай.
— Зачем это? — вспыхнула девушка.
— Для замирения, — карие глаза хитро блестели, — положено так.
— В щеку если только, — промямлила Дуняша.
— В щеку не надо? — сделал вид, что не расслышал Юрий. — Так и в губы можно.
— А что же ты, дочь дьяка, к волхву поганому хаживала? — поддел Евдокию попутчик.
— Муж заставлял за зельями да травками ходить, а сама я не в жизнь не пошла бы. Да я об том на исповеди каялась.
— Не ты одна, глянь, как здесь тропинка-то притоптана. Много вас христиан до волхования охочих.
Издавна кузнецам запрещалось селиться с вервью: [3] больно ремесло у них огненное — как бы пожара не учинили. Да и слухи недобрые ходили: мол, колдуны они, с нечистой водятся. Такое-то чудо из невзрачного камня творить — без заговоров не обойтись.