Муж позвал сидевшего за дверями тара Юти: не хотел показывать боевые приемы на мне, так как боялся меня кидать, швырять и ронять, – потому всегда использовал случайных зрителей в качестве наглядного пособия. Битых мужиков мне было жалко, поэтому я пыталась все запоминать с первого раза.
Через бедро мужа тар Юти улетел красиво и грациозно, сгремев всеми костями при падении.
— Поняла? — Спросил меня Амиа.
— Нет...
— Я боюсь насекомых.
— Почему?
— Меня в детстве одна такая покусала. Ну, то есть жалом ужалила. — Призналась я в своих детских страхах и покраснела.
— Покусала? Ужалила?! — Ужаснулся муж. — Как это возможно вообще?
Я тут же пораскинула мозгами.
— У вас что, насекомые не кусаются? — Он помотал головой в ответ. — И кровь не пьют? — Муж побледнел от моих слов.
— У вас насекомые пьют кровь??? — И забегал со мной на руках между деревьев.
— Э-э, — я не знала, как его успокоить, не соврав. — Ну, они маленькие совсем. Страшно, только если тебя комары в лесу облепят и искусают. — Что-то плохой из меня успокоитель. — Ам, ты чего?
Он резко остановился, и я поняла, что мы едва не впечатались в дерево.
— Надо срочно спасать ваших женщин из такого ужасного мира. Их там едят насекомые…
— Любит? — Он нахмурился. — Что это значит?
— Э-э, ну как…. — У меня даже слов не нашлось, чтобы описать это слово. — Ну, когда человек становится близок сердцу. Разве у вас нет такого слова?
— Нет. У нас есть слово «чоку» — желать. Но твоего слова нет. — Он покачал головой, понимая разность наших культур.
— Подожди. Ты разве не все мои слова понимаешь? — Он помотал головой. — А как тогда ты догадываешься, о чем я говорю?
— Когда соединяю слова, можно уловить общий смысл. — Кошмар, а я ему про Цоя объясняла. Дура.
— Что сейчас не так? — Решила уточнить, пока у него здесь приступ не случился.
Он тяжело сглотнул и ткнул указательным пальцем свободной руки в подол моей туники.
— В-вы… т-ты… не одеты…
Я прищурилась. Мне что, латентный заика достался?
— Где не одета? Я вообще-то с головы до ног закутана. — Не согласилась я с его лепетом.
— Но…ноги, — пискнул он фальцетом.
— А что ноги? Они закрыты. Не веришь? — Я присела и вытянула тонкую зеленую ткань из сапога. — Смотри, вот это ноги, а сверху лосины…. — Рядом послышался громкий грохот. — Твою ж декларацию! — Всплеснула я руками, глядя на распластавшееся на земле тело...
Поминутно поскальзываясь и балансируя руками для ровности, я заскочила в свой любимый переулок и врезалась в кого-то.
— Извините, — жалобно вякнула я, таращась на человека.
— Здравствуйте, Нина, — твердые пальцы ухватили меня пониже локтя, выравнивая положение.
— Здравствуйте, Захар, — с некоторой оторопью поздоровалась я. — Извините, скользота такая, а в моих ботинках только в шоу выступать…
— Звезды на льду? — хмыкнул он, не выпуская моей руки.
— До звезд мне далеко, — созналась я. — К парнокопытным ближе.
Твою ж мать, да что ж это за платье такое! Она когда передом стояла к нему, дышать еще можно было, а уж когда спиной повернулась — как будто под дых дали кувалдой — весь воздух из груди вышибло. Он такую спину только на фотографиях в мужских журналах видел, и всегда спокойно считал, что это фотошоп, а в природе таких спин не бывает. Молочно-белая, все изгибы, впадинки, позвонки, открыта до ямочек на пояснице… Он с трудом сглотнул и перевел взгляд на потолок, радуясь, что куртка на нем длинная, потому как в штанах стало тесно до неприличия.
— Тебе этот фартук очень идет, — тихо мурлыкнул он мне в ухо. Я довольно заулыбалась. Казалось бы, чего такого сказал? А как будто лучше ничего в жизни не слыхала. — Бант особенно тут… К лицу можно сказать.
Я развернулась и с подозрением изучила его лицо.
— К заднице, может, все-таки, — грозно спросила я, а Захар захохотал.
— Я-то думаю, чего у тебя лицо такое, странное!
— Которое? — рассвирепела я. — Это? — я помахала перед нами мокрой рукой, и Захар закрылся от брызг. — Или то, к которому бант идет?!
— Чего Зойка так копотит? Все ж нормально, неделя плюс-минус к сроку — это ж в порядке вещей.
— А ты откуда знаешь?
— У меня племяш есть, — напомнил он, улыбаясь.
— Зойка, — вздохнула я, косясь на балкон. Подруга нахохлилась там под курткой, и, кажется, подкуривала одну сигарету от другой. — Они с Толиком десять лет женаты. А детей нет. Три раза она детей рожала. Все три раза — мертвых.
— Господи, — пробормотал Захар, прижимая меня к себе.
— Я боюсь сделать тебе больно. Навредить. Еще как-то обидеть.
— Бойся, — серьезно согласилась я. — Пока ты этого боишься — человек. А когда перестанешь — животное.
– Если женщина назвала тебя сволочью, значит, ты все сделал правильно.
– Негодяй… Вот нажалуюсь на тебя папе!
– И что он со мной сделает? Яйца мне отгрызет и собакам отдаст?
– Молчанов, фу.
– Это ты мне команду такую отдала?
– Давай сюда свой подарок, – легонько отталкиваю его от себя.
– А, точно.
Достает коробочку и становится передо мной на одно колено.
На минуточку, на нем только банное полотенце.
Романтик, блин!!