В конце концов все улаживается само собой, да только не так, как нам бы хотелось.
Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.
— А вам никогда не было страшно? — В жизни? Не знаю. Кое-чего я боюсь — быть запертым или связанным. Боюсь быть связанным по рукам и ногам.
Леонард и Дик сразу принялись вырезать на старом песчанике свои инициалы "Л.У." и "Р.П.", но Пол удержался, он читал в газете язвительные замечания о любителях вырезать свои имена, не умеющих найти иной путь в бессмертие.
И нет ему места во всей этой шири. Где ни окажись, всюду он один. У его груди, у самых губ начинается пустыня без конца и края, она позади него, повсюду. По улицам спешат люди, но он все равно останется в пустоте. То лишь малые призраки, можно услышать их шаги, их голоса, но в каждом все та же ночь, все то же молчание.
Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто - грош цена такой жизни. Теперь она со мной... и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить... нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.
Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался.
Вечно какая-то напряженность. Когда ты смеешься, мне плакать хочется. Этот смех словно знак, что ты страдаешь. Ты самую душу мою заставляешь хмуриться, погружаешь меня в горькие мысли.
У Мириам часто хватало гордости, чтобы подставить другую щеку. Тогда братья переставали ее замечать, она становилась им ненавистна. Но в своем годом смирении она жила собственной внутренней жизнью.
Не надо так сердиться на людей. Они не тобой недовольны, просто у них такие манеры. Тебе всегда кажется, они против тебя. Но это не так.
Он предпочел бы лучиться острой физической болью, только бы не это чудовищное мучение - оказаться выставленным перед незнакомыми людьми и чтобы тебя приняли или отвергли.
Живешь быдто мышь, а ночью выскакиваешь поглядеть, что на белом свете делается.
И они радовались поутру, радовались, вовсю радовались, играли, плясали темными вечерами вокруг одинокого фонаря. Но был в сердце каждого уголок, где прятались тревога, г лубине глаз затаилась тьма и выдавала, какова их жизнь.
Если тебе что-то не по вкусу, измени это, а не можешь изменить, терпи.
И во всей повадке наглый вызов, словно он готов сбить с ног всякого, кто посмотрит на него неодобрительно, - быть может, потому, что в душе он и сам себя не одобрял.
он был для нее словно рыцарь, который носит в битве ее ленту.
Она вглядывалась в будущее, и при мысли о том, что ждет впереди, ей казалось, ее похоронили заживо.
Безрассудством мужчина мстит своей женщине. Чувствует, что его не ценят, вот и рискует погубить себя, лишь бы вконец ее обездолить.
Вопреки утверждениям гигиенистов, всего лучше спится, когда делишь постель с тем, кого любишь. Тепло, чувство защищенности и мира в душе, полнейший покой, оттого что чувствуешь рядом родного человека, делает сон крепче, целительным для души и тела.
- Отчего ж ты не превозносишь меня до небес?
Мать рассмеялась.
- Мне трудно было бы стащить тебя обратно на землю, - ответила она.
Бывает, жизнь вцепится в человека, влечет его за собой, творит его судьбу, и, однако, эта судьба кажется неправдоподобной, будто дурной сон.
Пока жизнь не кажется человеку пустой и ничтожной, все остальное неважно, будь он счастлив или несчастен.
Поначалу они говорили о книгах - тема для них самая надежная. Миссис Морел как-то сказала, что их с Мириам роман подобен костру из книг - стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет.
– А если бы тебе предложили хорошую партию? – спросила Гудрун.
– Несколько я уже отвергла, – ответила Урсула.
– Правда? – залилась румянцем Гудрун. – Было что-нибудь стоящее? Неужели ты и правда отказалась?
– Ужасно приятный мужчина с тысячей фунтов в год. Мне он ужасно нравился, – ответила Урсула.
– Неужели?! Это, наверно, было жутко соблазнительно, разве нет?
– Абстрактно – да, но только не в конкретном случае. Когда доходит до дела, ничего такого соблазнительного нет. Да если бы было соблазнительно, я бы пулей замуж выскочила. Но у меня один соблазн – никуда не выскакивать.
– Неужели ты действительно хочешь детей, Урсула? – холодно спросила она.
Урсула удивленно-озадаченно посмотрела на сестру.
– По-моему, хочешь-не хочешь… – ответила она.
– Ты так считаешь? – спросила Гудрун. – У меня при мысли о детях все чувства куда-то пропадают.