- Но он же умер! - Я не верю своим ушам. - Он же не намеренно оставил короля, он просто умер!
Она медленно и очень грустно улыбается.
- Полагаю, если ты - король Англии, то считаешь, что жизни всех людей посвящены тебе. А те, кто умирают, - те просто тебя подводят.
..Ему нравится завершенность смерти. Ему нравится охладевать к кому-нибудь и понимать, что на следующий день этого человека просто не будет в живых. Ему нравится это ощущение власти над чужими жизнями.
Но я не понимаю, зачем Богу было давать мне разум и запрещать думать? А за этой мыслью следует другая: если Он даровал мне сердце, значит, хотел, чтобы я любила. Я прекрасно знаю, что связь между этими двумя предложениями не имеет отношения к философии. Скорее, это мысли поэта и писателя, которого слова увлекают не меньше, чем их смысл. Бог даровал мне разум - значит, Он хочет, чтобы я думала. Бог дал мне сердце, значит, я должна любить.
Я постоянно слышу эти слова в своем сердце, но никогда не произношу их вслух, даже здесь, в пустой часовне. Но когда я поднимаю взгляд от того места, где стою у ограды алтаря и смотрю на икону с распятием, я вижу лишь мрачную улыбку Томаса Сеймура.
Если я что-то понимаю, то это знание накрепко селится в моем сердце. А поняла я следующее: мы должны читать и узнавать Слово Божье. Оно, и только оно, дарует нам жизнь вечную. А все остальное: угрозы чистилищем, обещание прощения грехов за сдельную плату, кровоточащие статуи и источающие мирт картины - все это изобретения церкви, которые далеко отошли от того, что сказано в Слове. Ибо в нем написано для меня и для всех тех, кто стремится познать истину и жить в ней, отвратясь от человеческого маскарада. Церковь больше не устраивает театрализованных представлений раз в году, она разыгрывает их ежедневно.
Мужчины правят тем миром, который очевиден. Как только что-то становится им известно, они прибирают это к рукам. Все новое они тут же присваивают. Они подобны алхимикам, которые заняты поисками законов мироздания, однако сами же утаивают от всех эти законы. Все, что они открывают, они сразу и прячут, не желая, чтобы это становилось всеобщим достоянием. Они пытаются придать знаниям ту же крайне эгоистичную форму, которая свойственна им самим. И что остается нам, женщинам? Только царство неведомого.
Я поняла, что стала свидетельницей не того, как поступают с еретиками, а того, как мужчины уничтожают женщину, возомнившую, что она в чем-то разбирается лучше их
Джей натянул рубаху и штаны, и после свободы, которую он ощущал, будучи в одной набедренной повязке, ему показалось, что он в кандалах. Он снова превратился в человека с обычными человеческими горестями и перестал быть свободным существом, живущим в лесу как дома.
- Иногда бывает очень тяжело пережить смерть отца или матери, - сказала она. - И мы горюем не только потому, что они умерли, а еще и потому, что мы уже больше не чьи-то маленькие дети. Это окончательный этап взросления, становления мужчины или женщины.
- У тебя там осталась семья?
- Жена, ребенок, мать и два маленьких брата.
Джон помолчал, оценивая огромность такой потери.
- Ты должен нас ненавидеть, - сказал он. - Всех нас белых, за то, что увезли тебя.
Франсис посмотрел прямо ему в лицо.
- Я не ненавижу вас, - сказал он. - У меня нет времени для ненависти.
- А может ли человек вести двойную жизнь? - спросил Хоберт.
Джон задумался ненадолго.
- С честью - навряд ли.
Свобода - это не так уж мало для женщины.
Неплохо, если бы тебя обезглавили на зеленой лужайке Тауэра, там, где казнили Анну. Право, неплохая идея. Наверное, и она, и ее драгоценный братец хохочут сейчас в аду, поджидая тебя.
Знание — это большая сила.
— Меня от него тошнит, — вдруг выпаливает она. — Боже мой, меня от самой себя тошнит.
— Это ваш долг.
— Я больше не могу. — Она закрывает глаза, откидывает голову. Из-под опущенных ресниц выкатывается слезинка, бежит вниз по бледной щечке. — Даже за украшения и драгоценности. Я больше не в состоянии.
Король знал, что может мне доверять : я снова предам, как это сделала тогда, когда предала своего любимого мужа и его красавицу- сестру. И я буду предавать каждый раз, когда речь пойдет о сохранении моей жизни, моей собственной жизни... (...) Как он посмел после всего, что я для него сделала, послать меня на смерть!?
Широкие плечи украшают мужчину любого возраста.
Зима подкрадывается незаметно, первых заморозков не замечаешь.
Как люди могут думать - мир станет лучше, если уничтожить что-то прекрасное да еще оставить валяться обломки?
— Знание — это большая сила. Если ты знаешь то, о чем другие не подозревают, у тебя есть тайна. А если ты знаешь то же, что и все остальные, чем ты лучше других?
По правде говоря, уже много месяцев я думаю, что Генрих выжил из ума. Он может освободить Китти, даже снова взять ее в жены или объявить сестрой, а может и голову отрубить - смотря по настроению. Может предложить мне брак, а может казнить за измену. Похоже, никто, кроме меня, не понимает - ОН ПРОСТО ЧУДОВИЩНЫЙ БЕЗУМЕЦ.
Верующий человек просто верит. А человек, задающий вопросы, будет задавать вопросы.
Он подумал, что теперь внутри его всегда будет этот мир, похожий на горе, но не являвшийся горем; похожий на любовь, но не ставший любовью; похожий на ностальгию, но без стремления вернуться домой. Сейчас, когда Бекингем был мертв и Традескант купил дом на его деньги, он ощущал, что драма его любви к господину странным образом разрешилась. Теперь он мог любить его безгрешно, без стыда. Смерть оказалась единственным выходом и для Джона, и для самого Бекингема. Традескант порой жалел о том, что сделал, но не винил себя за то, чего не сделал, за то, что не выкрикнул единственное слово предупреждения.
Принципов не существует, есть только практика. Заботься о своей практике, а другие пусть волнуются из-за принципов.
"Традескант умер на постели из цветов, приветствуя того, кого любил больше всего на свете"