О запахе садовых растений Ф. Бэкон пишет: «А поскольку дыхание цветов гораздо более приятно, когда цветок находится на растении (ибо тогда его дыхание распространяется в воздухе подобно волнам музыки), а не когда его сорвали и держат в руке, постольку ничто так не способствует получению этого наслаждения, как знание того, какие цветы и растения испускают наилучший аромат вокруг себя. Розы дамасские и красные неохотно расстаются со своим ароматом, так что можно пройти мимо целого ряда этих роз и не почувствовать их сладости, даже если это будет утром по росе. Лавр также во время своего роста испускает мало запаха; очень немного – розмарин и майоран. Цветок, который сильнее всех других испускает аромат, – это фиалка, особенно белая махровая, цветущая дважды в год, примерно в середине апреля и около Дня св. Варфоломея. За ней следует мускусная роза; затем вянущие листья клубники, которые испускают совершенно превосходный сильный запах; затем цветок винограда, напоминающий облачко пыли, похожее на цветок полевицы, который заметен на кустиках сразу же при его появлении; затем сладкий шиповник; затем желтофиоль, которая доставит огромное наслаждение, если высадить ее под окнами гостиной или спальни на первом этаже; затем гвоздики и левкои, особенно турецкая гвоздика, смешанная с обыкновенной; затем цветы липы; затем жимолость, так что надо высаживать ее где-нибудь подальше. Я ничего не говорю о цветах горошка, потому что это полевые цветы. Есть и такие цветы, которые, в отличие от остальных, наиболее сильно и приятно пахнут не тогда, когда проходишь мимо них, а тогда, когда на них наступают ногой и давят; таких растений три, а именно: бедренец, дикий тимьян и водяная мята. Поэтому нужно засеять ими целые аллеи, чтобы вы могли получать удовольствие во время прогулок по ним».
По поводу символического значения лилии привожу интересную выдержку из письма ко мне
В. В. Цоффки: «Занимаясь изучением образа ириса-лилии в русской литературе по поручению
подсекции ирисоводов Московского отделения Общества охраны природы, я заметил, что в классической русской поэзии (В. А. Жуковский, А. С. Пушкин), в Библии (3-я кн. Ездр. V, 24) ирис
называют белой лилией (см. «Словарь русского языка XI—XVII вв.», M., 1981, томе буквой
«и», с. 235). Вызвано ли это тем, что в древности ирис и лилию не различали, как, видимо, и
в языках Западной Европы (напр., sword lily — в английском языке, Schwertlilie — в немецком, lys — во французском и т. д.), или это связано с хорошо разработанной церковниками духовной содержательностью лилии как цветка Богоматери, как символа непорочного зачатия, целомудрия, чистоты, хотя ирис тоже обладал своей знаковостью как олицетворение власти и величия (см.: George Ferguson. Signs and symbols in Christian Art. New York, 1961. P. 32—34; «The
Iris Forever» by CarolynS. Langdon//Popular Gardening. 1958, New York, May). He приХлодвиге Меровинге ли произошло это слияние ириса с лилией, в результате чего впоследствии при Людовике VII появилась геральдическая лилия (ирис — «априс»), „fleur-de-lys" как знак королевской власти? Морис Дрюон в своем романе „Негоже лилиями прясть" недвусмысленно показывает, что „fleur-de-lys" по происхождению ирис (глава IX — «Дитя, родившееся в пятницу»)».
Как пишет В. В. Цоффка в своей работе «Ирисы на все времена», лилии (ирисы) были вывезены с Востока и король Людовик VII Юный (1119—1180) делает белую лилию своим гербом
отчасти под влиянием легенды о том, что лилии спасли Хлодвига Меровинга и его войска франков от полного поражения. «Войска франков попали в западню около Кельна между превосходящими силами противника и рекой Рейном. Заметив, что заросли желтого касатина (ириса, лилии) простирались далеко в реке до одного мыса, Хлодвиг предположил, что это признак мелководья. Со своими людьми он рискнул перейти реку вброд и позже победил неприятеля».
К. Гиршфельд рекомендует такое устройство меланхолических
садов: «Натура предлагает от себя для таковых садов глубокие долины и низменные места, широкие ущелины между высоких гор и утесистых скал и стремнин, сокрытые и глухие захолустья и углы в гористых местоположениях, густые и тенистые пустыни и темные леса. Всему, что только может предвозвещать живность или веселое
движение, не надлежит быть в садах сего рода, никаким приятным
и веселым видам, простирающимся вдаль, никаким лужайкам и буграм, покрытым светлою и приятною зеленью, никаким лужайкам,
испещренным множеством блестящих цветов, никаким открытым
и пространным водам. Но господствовать тут повсюду надлежит скрытности, уединенности, темноте и тишине. Есть ли в таковых, приятному уединению посвящаемых, ревирах случится быть воде, то надобно ей либо стоять спокойно, либо иметь течение слабое и неприметное, быть зарослей осокою и помраченной тению от висящих над
нею ветвистых дерев, или производить скрытое от глаз, глухое и
томное журчание, или стекать по регулярным уступам, но без шума
и грома. Для удержания лучей света и умножения тени должны самые лесные насаждения, буде они где вознадобятся, состоять из темной дичи, сбитых в кучу групп или густых и непрозрачных рощей.
Деревьям и кустарникам надлежит быть с густым, а притом темным
и печальным листом, как например: конским каштановым деревьям,
простым ольхам, американским черным липам, черному обыкновенному жизненному дереву, таксовым деревьям, бальзамным тополям
и прочим тому подобным. А равномерно и березы с висящими ветвями, а особливо вавилонская лоза, которая длинными своими и до
самой земли висящими ветвями власно как изъявляет некое соболезнование и тужение о исчезнувшем блаженстве, в особливости прилична садам сего рода, а особливо, есть ли несколько еще живая зелень ее листьев помрачена тению от других дерев с черноватою зеленью. Под мраком и тению таковых групп и рощей и лесов, да извивает меланхолический сад лавирнифические свои дорожки и ходя
всюду и всюду, и проводит ими ходящего то в темные и мрачные
низы и овраги вниз; то под тени висящих над головою гор, или скал;
то к берегам безмолвных вод, которые от тени стоящих вокруг деревьев покрываются вечным мраком; то на открытую площадку, окруженную со всех сторон лесом, осеняющим оную слабою тенью, то
к лавочке, покрытой густым сплетением древесных и над нею сплетшихся ветвей; то к сиделке, покрытой мохом под искривившимся и
от времени и бурь наполовину разрушившимся дубом; то к дикой
каменной горе, покрытой кустарником, в которой раздается глухой
шум скрытого водопада. Длинные ходы, осаженные высокими и тенистыми деревьями с густым между ними кустарником, умножающим священную темноту, в сем месте обитающую; ходы, похожие
на покрытые сводами проходы в древних монастырях и готических
церквах, весьма к такому саду приличны; потому, что они возбуждают душу к важным и глубоким размышлениям. Действия сих сцен
усиливаются чрезвычайно случайностями, согласующимися с их характерами, как например: единообразным кокотаньем и кричаньем
нескольких лягушек, меланхолическими жалобами горлиц или взлетанием совы, охотно подле уединенного философа в сей пустыне обитающей. А того чистейшую и вкупе прекрасную случайность доставляют те часы, когда луна свой бледный свет на сии сцены испускает, и тихая ночь покрывает все своим мраком, который разгоняется только слабым блеском луны, продирающимся здесь в промежутки между древесных пней, тамо за тихо висящими листьями запинающимися, индеже испещряющимися освещенными пятнами и полосами дороги, а на полянках тень от леса длинною полосою»
Для романтических садов были характерны «выдумки-однодневки», способные удивлять и восхищать не только своею эффектностью, но и непостоянством. А. Т. Болотов рассказывает о том, как
ему удалось сделать своеобразную иллюминацию из жуков-светлячков в период, когда они светят — около Иванова дня. Он распорядился собрать светлячков и, когда ему принесли целую шляпу, принялся «ими укладывать все стриженные дерники, которыми укладены были все фигуры и косицы в цветнике моем». С наступлением
сумерек весь цветник «начинал блестеть тысячами огней синеватых,
светящихся, как бриллианты, и мы все, выходя на крыльцо или сидя под окнами, не могли никогда тем не налюбоваться и неведомо
как жалели о том, что забава сия продлилась недолго и немногие
только дни». Скорбь по поводу быстротечности времени, как и меланхолия, входили в один из эстетических компонентов романтизма.
Пусть бронза чувствует и мрамор оживет! Да не вступает бог в права другого бога: Пан любит жить в лесу, не требуя чертога. Почто сей Нил, вотще венчанный осокóй, На суше с урною разбитой и пустой? Почто встречаются Тритоны и Наяды В безводном месте, где стоять должны Дриады?
…Голод несовместим ни с какой действительностью, ни с какой сытой жизнью. Они не могут существовать рядом. Одно из двух должно быть миражом: либо голод, либо сытая жизнь. Я думаю, что подлинная жизнь — это голод, все остальное мираж. В голод люди показали себя, обнажились, освободились от всяческой мишуры: одни оказались замечательные, беспримерные герои, другие — злодеи, мерзавцы, убийцы, людоеды. Середины не было. Все было настоящее. Разверзлись небеса, и в небесах был виден Бог. Его ясно видели хорошие. Совершались чудеса.
Бог произнес: «Поелику ты не холоден и не горяч, изблюю тебя из уст моих» (кажется, так в Апокалипсисе).
Человеческий мозг умирал последним. Когда переставали действовать руки и ноги, пальцы не застегивали пуговицы, не было сил закрыть рот, кожа темнела и обтягивала зубы и на лице ясно проступал череп с обнажающимися, смеющимися зубами, мозг продолжал работать. Люди писали дневники, философские сочинения, научные работы, искренне, «от души» мыслили, проявляли необыкновенную твердость, не уступая давлению, не поддаваясь суете и тщеславию.
Художник Чупятов и его жена умерли от голода. Умирая, он рисовал, писал картины. Когда не хватило холста, он писал на фанере и на картоне. Он был «левый» художник, из старинной аристократической семьи, его знали Аничковы. Аничковы передали нам два его наброска, написанные перед смертью: красноликий апокалипсический ангел, полный спокойного гнева на мерзость злых, и Спаситель — в его облике что-то от ленинградских большелобых дистрофиков. Лучшая его картина осталась у Аничковых: темный ленинградский двор колодцем, вниз уходят темные окна, ни единого огня в них нет; смерть там победила жизнь; хотя жизнь, возможно, и жива еще, но у нее нет силы зажечь коптилку. Над двором на фоне темного ночного неба — покров Богоматери. Богоматерь наклонила голову, с ужасом смотрит вниз, как бы видя все, что происходит в темных ленинградских квартирах, и распростерла ризы; на ризах — изображение древнерусского храма (может быть, это храм Покрова-на-Нерли — первого Покровского храма).
Надо, чтобы эта картина не пропала. Душа блокады в ней отражена больше, чем где бы то ни было…
Когда человек сознательно или интуитивно выбирает себе в жизни какую-то цель, жизненную задачу, он вместе с тем невольно дает себе оценку. По тому, ради чего человек живет, можно судить и о его самооценке – низкой или высокой.
Чтобы выступление было интересным, выступающему самому должно быть интересно выступать.
Жизнь - это прежде всего творчество, но это не значит, что каждый человек, чтобы жить, должен родиться художником, балериной или ученым. Творчество тоже можно творить. Можно творить просто добрую атмосферу вокруг себя.
Между патриотизмом и национализмом глубокое различие. В первом - любовь к своей стране, во втором - ненависть ко всем другим.
Каждый человек обязан (я подчеркиваю – обязан) заботиться о своем интеллектуальном развитии. Это его обязанность перед обществом, в котором он живет, и перед самим собой.
Основной (но, разумеется, не единственный) способ своего интеллектуального развития – чтение.
Чтение не должно быть случайным. Это огромный расход времени, а время – величайшая ценность, которую нельзя тратить на пустяки. Читать следует по программе, разумеется не следуя ей жестко, отходя от нее там, где появляются дополнительные для читающего интересы. Однако при всех отступлениях от первоначальной программы необходимо составить для себя новую, учитывающую появившиеся новые интересы.
С произведением искусства надо уметь оставаться "один на один".
Читайте художественную литературу и понимайте ее, читайте книги по истории и любите прошлое человечества, читайте литературу путешествий, мемуары, читайте литературу по искусству, посещайте музеи, путешествуйте со смыслом и будьте душевно богаты. Да, будьте и филологами, то есть «любителями слова», ибо слово стоит в начале культуры и завершает ее, выражает ее.
В основе всех хороших манер лежит забота - забота о том, чтобы человек не мешал человеку, чтобы все вместе чувствовали бы себя хорошо.
... остерегайтесь делить поездки на интересные и неинтересные, а места, которые посетили, на значительные и незначительные. Даже степени значительности посещенных вами мест старайтесь не устанавливать. Делите поездки на те, к которым вы подготовились, и те, к которым не подготовились или подготовились плохо... Всегда интересны впечатления художников. Читайте записки и воспоминания художников об их поездках. Не знаю почему, но все художники удивительно хорошо пишут. Чудесные писатели – Коровин, Бенуа, Добужинский, Грабарь…
Как они умели смотреть и видеть, а затем запечатлевать увиденное не только в живописи, но и в своих записках!
Внимание читающего должно быть сосредоточено на мысли автора, а не на разгадке того, что автор хотел сказать.
Прежде чем отвечать на обиду обидой, стоит подумать: следует ли опускаться до обиды? Ведь обида обычно лежит где-то низко и до нее следует наклониться, чтобы ее поднять.
Зависть развивается прежде всего там, где вы сам себе чужой. Там, где вы не отличаете себя от других. Завидуете - значит, не нашли себя.
Не упускайте случая находить интересное даже там, где вам кажется неинтересно. На земле нет неинтересных мест: есть только неинтересующиеся люди, люди, не умеющие находить интересное, внутренне скучные.
Мудрость - это ум, соединенный с добротой. Ум без доброты - хитрость.
Для внутренне богатого человека весь окружающий мир неисчерпаемо богат.
Знания раскрывают нам двери, но войти в них мы должны сами.
Человек воспитывается в окружающей его культурной среде незаметно для себя.
Стремящийся обмануть других прежде всего обманывается сам.
Надо прожить жизнь с достоинством, чтобы не стыдно было вспомнить. <...> Ради достоинства жизни надо уметь отказываться от мелких удовольствий и немалых тоже...