А женская красота подобна солнечному блеску на море, который не может принадлежать одной-единственной волне.
Никто не видит другого таким, каков он на самом деле.
Но ведь, если человек что-то из себя представляет, он читает что ему вздумается, по настроению, уходя в это с головой.
Бессмысленно пытаться понять людей. Надо схватывать намеки — не совсем то, что говорится, однако и не вполне то, что делается.
...ведь у него под рукой, как дешевые снадобья от всяческих душевных недугов, Адонаис и пьесы Шекспира.
Она ушла от него, зажав под мышкой томик стихов Шелли.
И потом, так интересно, отбросив свое собственное сознание, примерить на секунду какое-нибудь другое, чье угодно — стать доблестным мужем, который правит империей; перебирать в памяти во время пения Брангены отрывки из Софокла; или, когда пастух играет на дудочке, увидеть на одно мгновение мосты и акведуки. Но нет — надо выбирать. Нет и не было более жестокой необходимости! Необходимости, влекущей за собой большую боль, более неотвратимое несчастье, потому что куда ни сядешь, все равно умираешь в изгнании — как Уиттакер в меблированных комнатах, как леди Чарльз у себя в поместье.
В любом случае жизнь - это лишь шествие теней, и одному только Богу известно, почему мы так горячо их обнимаем и с таким страданием с ними расстаемся, если все мы тени.
Что в жизни странно - так это то, что, хотя природа ее, казалось бы, уже сотни лет должна быть очевидна всем и каждому, до сих пор не существует удовлетворительного ее описания. Имеются планы лондонских улиц, но нет карты, на которую нанесены наши страсти.
Жалоба и вера, и скорбный напев, отчаяние и ликование, но в основном здравый смысл и хмельное безразличие тяжелой поступью выходят из окон в любое время суток последние пятьсот лет.
...у нее всегда такое чувство, что прожить хотя бы один день - очень-очень опасное дело.
Самое удивительное при влюбленности (а это была влюбленность, ведь верно?) – совершенное безразличие к окружающим.
В том-то и преимущество одиночества; наедине с собой можно делать что хочешь. Плачь себе на здоровье, если не видит никто.
Мир поднял хлыст. Куда падет удар?
Иногда ей просто хотелось остановить кого-то на улице, кого-то хорошего, доброго с виду, и сказать: "Мне плохо".
И все же будущее цивилизации, думал он, в руках таких молодых людей; таких, как он был тридцать лет назад; которые преданы отвлеченностям; которым шлют книги, где б они ни застряли, от Лондона до вершин Гималаев; научные книги, философские книги. Будущее в руках таких молодых людей.
"Она вовсе не слабая; но ей нужна опора."
Просто, наверное, надо приносить жертвы. Во всяком случае, такой уж у неё дар. Больше ей ничего не дано хоть сколько-то стоящего; она не умеет мыслить, писать, даже на рояле играть не умеет. Не в силах отличить армян от турок; любит успех; ненавидит трудности; любит нравиться; городит горы вздора; и по сей день - спросите её, что такое экватор - и она ведь не скажет.
И любовь разрушает тоже. Все прекрасное, истинное – все проходит
Она странным образом умела дергать человеку нервы, и притом они пели, как струны скрипки.
У счастливого человека имеются запасные ресурсы.
Потому что в браке должна быть поблажка, должна быть свобода и у людей, изо дня в день живущих под одной крышей; и Ричард ей предоставляет свободу; а она - ему.
Кларисса искренна – вот. Питер сочтет ее сентиментальной. Она сентиментальна – действительно. Потому что она поняла: единственное, о чем надо говорить, – наши чувства. Все эти умничания – вздор. Просто что чувствуешь, то и надо говорить.
Первая половина дня с разлету врезалась во вторую. И толчок еще отдавался в теле.
What does the brain matter compared with the heart?