He had never realised before that underneath every action, underneath the life of every day, pain lies, quiescent, but ready to devour; he seemed to be able to see suffering, as if it were a fire, curling up over the edges of all action, eating away the lives of men and women. He thought for the first time with understanding of words which had before seemed to him empty: the struggle of life; the hardness of life.
That was the strange thing, that one did not know where one was going, or what one wanted, and followed blindly, suffering so much in secret, always unprepared and amazed and knowing nothing; but one thing led to another and by degrees something had formed itself out of nothing, and so one reached at last this calm, this quiet, this certainty, and it was this process that people called living.
"Упадок и разрушение Римской империи"? Чудеснейшая книга, я знаю. Мой дорогой отец всегда нам её цитировал, в результате чего мы дали себе слово не прочесть из неё ни строчки.
Комнаты, в которых живут люди, производят не менее сильное впечатление, чем их лица...
он то и дело машинально стряхивал пепел с сигареты и переворачивал страницу, а тем временем целое шествие блистательных фраз проходило через его высокий лоб и парадным порядком маршировало по его мозгу.
– Чтобы написать рецензию на сборник современной поэзии, нужно приложить вдвое больше усилий, чем я потратил, собирая семь или восемь человек обоего пола в одном месте в одно время.
возраст возводит между людьми один барьер, ученость - другой, а пол - третий
- Но теперь уже всем ясно, что природа - это ошибка. Она либо уродлива, чудовищно неудобна, либо наводит ужас. Не знаю, что пугает меня больше - корова или дерево. Однажды ночью я встретил корову в поле. Эта тварь посмотрела на меня. Уверяю вас, я поседел. Возмутительно, что животным позволяют разгуливать на свободе.
- А что корова подумала о нём? - шепнул Веннинг.
От человека, с которым живешь, ждешь прежде всего, чтобы он сделал тебя лучше.
– Я признаю, что англичане в целом выглядят белее остальных людей, а их прошлое – чище. Но, Бога ради, не думайте, что я не вижу изъянов, мерзостей, немыслимых вещей, имевших место в нашей среде!
Оставшись в одной сорочке, склоненный над тазом, мистер Хёрст поражал уже не величием своего интеллекта, а жалким видом молодого, но безобразного тела: он был сутул и настолько тощ, что кости его шеи и плеч были разделены темными желобками.
человек не знает, куда он идет и чего он хочет, он двигается вслепую, так много страдая втайне, он никогда ни к чему не готов, его все поражает, он в полном неведении, но одно ведет к другому, и постепенно из ничего создается нечто, и человек достигает спокойствия и определенности, вот этот процесс люди и называют жизнью.
«What I want to do in writing novels is very much what you want to do when you play the piano, I expect,» he began, turning and speaking over his shoulder. «We want to find out what's behind things, don't we? – Look at the lights down there,» he continued, «scattered about anyhow. Things I feel come to me like lights. . . . I want to combine them. . .
- По-вашему, со мной очень трудно общаться?
- Это можно сказать обо всех умных людях, когда они молоды, - ответила Хелен.
- Да, конечно, умён я исключительно...
Among the promises which Mrs. Ambrose had made her niece should she stay was a room cut off from the rest of the house, large, private-a room in which she could play, read, think, defy the world, a fortress as well as a sanctuary. Rooms, she knew, became more like worlds than rooms at the age of twenty-four.
Хорошо это или плохо, но невозможно отрицать, что внутри у нас живет дикая лошадь. Скакать, не зная удержу, упасть в изнеможении на песок, почувствовать, как вращается земля, испытать - буквально - прилив любви к камням и травам, как будто с человечеством покончено, и пусть мужчины и женщины катятся ко всем чертям - что ни говори, а подобное желание охватывает нас довольно-таки часто.
Есть люди, которые могут проследить за каждым шагом пути, да еще в конце сделать маленький, хотя бы шестидюймовый шажок самостоятельно, другие же всю жизнь только наблюдают за внешними проявлениями.
Хотя эту точку зрения мало кто разделяет, все-таки очень и очень вероятно, что пустые пространства — поля, непригодные для вспашки из-за обилия камней, и колышущиеся луговины моря где-нибудь между Англией и Америкой — подходят нам больше, чем города.
Есть в нас что-то непреложное, презирающее уступки обстоятельствам. Именно оно и подвергается в обществе постоянным насмешкам и мучениям. Люди собираются в комнате. «Мне так приятно, — говорит кто-нибудь, — с вами познакомиться», а это ложь.
Хотя красота достаточно очеловечена, чтобы расслабить нас, растормошить глубокие залежи грязи — воспоминания, разрывы, сожаления, сентиментальные привязанности, — Парфенон отделен от всего этого, и если представишь себе, как он простоял здесь всю ночь, все эти столетия, то блеск его (в полдень солнце сияет так ослепительно, что фриза почти не видно) постепенно связывается с ощущением, что, пожалуй, только красота бессмертна.
-Ты знаешь тётку Мэшема?
-Никогда не слыхал, что у него есть тётка.
-У Мэшема миллион тёток.
-Мэшем есть в "Книге Страшного суда".
-Вместе со своими тётками.
Но даже если телу удается избежать увечья, редкое сердце уходит в могилу без шрамов.
И все равно — студент или рассыльный, юноша или девушка — какой это удар в двадцать лет — мир старших — черный силуэт, надвигающийся на нас, на все вокруг, на вересковые пустоши и Байрона, на море и маяк, на овечью челюсть с желтыми зубами и на ту упрямую, неколебимую убежденность, которая делает юность столь невыносимо неприятной — «я — это я, таким и буду» — и для которой нет в мире подобия, если только сам Джейкоб его не создаст.
Великолепный мир — живой, нормальный, веселый.
А что там, наверху? Должно быть, ощущение, что все ступеньки уже позади.