Самый легкий характер у циников, самый невыносимый у идеалистов. Вам не кажется это странным?
— Я была жутко несчастна. — И долго? — С неделю. — Не так уж долго. — Это целая вечность, если ты по-настоящему несчастен.
- Вы не любите говорить о себе, не правда ли? - Я даже думать не люблю о себе.
Любовь не терпит объяснений. Ей нужны поступки.
Кто слишком часто оглядывается назад, легко может споткнуться и упасть.
Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.
Кто ничего не ждет, никогда не будет разочарован.
Раскаяние - самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.
"... И что бы с вами не случилось - ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным"
Мне не лучше и не хуже. Мне - никак.
Что может дать один человек другому, кроме капли тепла? И что может быть больше этого?
Ни один человек не может стать более чужим, чем тот, кого ты в прошлом любил.
"Нет, - быстро сказал он. - Только не это. Остаться друзьями? Развести маленький огородик на остывшей лаве угасших чувств? Нет, это не для нас с тобой. Так бывает только после маленьких интрижек, да и то получается довольно фальшиво. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец"
Незначительная фраза, написанная безо всякого умысла, покажется вдруг молнией, разрушающей жизнь. А другая становится источником радости на целые недели, хотя и она проскользнула случайно, без определенного намерения.
Наша память — это не ларец из слоновой кости в пропитанном пылью музее. Это существо, которое живет, пожирает и переваривает. Оно пожирает и себя, как легендарный сфинкс, чтобы мы могли жить, чтобы оно не разрушало нас самих.
Одиночество ищет спутников и не спрашивает, кто они. Кто не понимает этого, тот никогда не знал одиночества, а только уединение.
Вечная сцена! Слуги насилия, их жертва, а рядом - всегда и во все времена - третий, зритель, тот, что не в состоянии пошевелить пальцем, чтобы защитить, освободить жертву, потому что боится за свою собственную шкуру. И, может быть, именно поэтому его собственной шкуре всегда угрожает опасность.
Всегда есть две правды: с одной рвешься вперед, очертя голову, а другая похожа на осторожный ход, когда прежде всего думаешь о себе.
В любви вообще слишком много спрашивают, а когда начинают к тому же докапываться до сути ответов - она быстро проходит.
Когда делаешь то, чего от тебя не ждут, обычно всегда добиваешься желаемого.
Лето коротко, и жизнь коротка, но что же делает ее короткой? То, что мы знаем, что она коротка. Разве бродячие кошки знают, что жизнь коротка? Разве знает об этом птица? Бабочка? Они считают ее вечной. Никто им этого не сказал. Зачем же нам сказали об этом?
Разве мы можем знать истинную меру своего счастья, если нам неизвестно, что ждет нас впереди?
Чудо, когда его переживаешь, никогда не бывает полным, только воспоминание делает его таким.
Никогда мир не кажется таким прекрасным, как в то мгновение, когда вы прощаетесь с ним, когда вас лишают свободы. Если бы можно было ощущать мир таким всегда! Но на это, видно, у нас не хватает времени. И покоя.
И чем мы владеем на самом деле? К чему столько шуму о предметах, которые в лучшем случае даны нам только на время; к чему столько болтовни о том, владеем мы ими больше или меньше, тогда как обманчивое это слово «владеть» означает лишь одно: обнимать воздух?