Каждый иероглиф несет много смысловых уровней, что делает кандзи чрезвычайно богатыми на коннотации. К примеру, иероглиф «тай» обозначает «мир» или «совершенный баланс». Это имя одной из гексаграмм в «Книге перемен», этим же иероглифом можно назвать священную китайскую гору Тайшань; еще он может значить «Таиланд». В языке каждой страны слова со временем приобретают дополнительные значения, но только в Китае, насколько мне известно, одни и те же слова употребляются на протяжении вот уже трех тысяч лет. Ореолы смыслов вокруг кандзи подобны цветному свечению, окружающему Будду.
Каллиграфия занимала такое высокое положение потому, что, как полагалось, она запечатлевала душу автора. Древняя китайская поговорка гласит: «Каллиграфия – это портрет сердца». Даже обычный рукописный текст может быть «портретом сердца». В каюте яхты моего бывшего работодателя Траммелла Кроу висело несколько любовных писем Наполеона и Жозефины. Ни одна картина не смогла бы передать их бытие так глубоко, как эти рукописи. Но лучше, чем любой карандаш, кисть мягко передает малейшую перемену в давлении и направлении, живо выражая этим душевное состояние художника. Каллиграфия создает непосредственную связь между двумя сознаниями.
Прочнее всего в моей голове, однако, засела другая мысль Дианы: «Знаешь, люди Запада с их развитой индивидуальностью бесконечно интересны как человеческие существа. Но глубина западной культуры сильно ограничена. Японцев же очень сдерживают рамки общества, как человеческие существа они ограничены. Но их культура бесконечно глубока».
Согласно старому китайскому календарю, год делится на двадцать четыре мини-сезона, с названиями типа: «Ясно и светло», «Белые росы», «Великая жара», «Малые холода» и «Пробуждение насекомых». У каждого из них есть своя особенность.
Это может показаться полным смешением, однако я всего лишь следую типичной японской религиозной парадигме: не желая принимать какую-либо одну религию, я присоединился ко всем сразу – буддизму, синтоизму, индуизму. Боги и Будды непрерывно носятся в воздухе Тэммангу, и их теплое дыхание заполняет дом.
Одна моя подруга изучала искусство бонсай – она выучила, как располагать деревца бонсай и камешки необычной формы на подносе с песком, чтобы получились небольшие пейзажи. Но пока она медленно осваивала многочисленные техники бонкэй, она упустила главный секрет – что бы она ни делала, песок никак не хотел держать форму идеальных волн и кругов, как это получалось у её мастера. Она потратила много лет и денег, чтобы получить диплом знатока бонкэй, и наконец, мастер решил раскрыть свою тайну. Она благодарно поклонилась учителю, и он сказал: «Используй клей».
Жизнь за городом связана с рядом неудобств, и в первую очередь это насекомые. Начиная с «Пробуждения насекомых» примерно в середине марта, легионы комаров, мотыльков, пчел, муравьев, сороконожек, пауков и жуков-носорогов начинают свое шествие. Для того чтобы не проиграть эту битву, приходится изрядно потрудиться. Когда Диана жила здесь, она хранила свой тринадцатиструнный кото у стены в гостиной. Однажды поздним вечером звук инструмента неожиданно пронзил тишину. Бренчание струн мягко струилось по комнате – тири-тири-тири, дззуру-дзуру-дзуру – но и Диана, и я были в наших москитных шатрах, а больше в доме, насколько мы знали, не было никого. Мы взяли свечи и подошли к кото, но никого не увидели. Даже когда мы смотрели, призрачные пальцы продолжали играть, пассаж тири-тири-тири, дззуру-дзуру-дзуру разносился по дому, и мы с Дианой в ужасе вцепились друг в друга. В итоге я не смог больше это выносить, зажег все лампы, и мы увидели большую моль, застрявшую под струнами кото.
В отличие от мастеров икэбана в Нагоя, Кавасэ имеет четкое понимание того, что он делает. Однажды он помогал мне с каллиграфической выставкой, которую я устраивал на протяжении нескольких лет. Он предложил изменить расстановку цветов, и я наблюдал за тем, как он искусно поправлял листья и ветки, преображая их в очаровательную композицию. «Поверни этот лист наружу, чтобы он был повернут к зрителю. У всех японских объектов есть мэн (слово, обозначающее “перед” или “лицо”)», – сказал он. Это был один простой комментарий, который так хорошо описывал японское искусство. От садов до чайных чашек все предметы созданы, чтобы на них смотреть с определенной точки зрения. Я думаю об этом каждый раз, когда вижу цветочную композицию в западном стиле – для моего восприятия она представляет собой беспорядочный набор коряг, листьев и цветов, которому недостает особенности, так как с любой стороны композиция выглядит одинаково.
Япония подобна устрице. Устрицы не любят инородные объекты: когда даже малейшая крупица попадает в раковину, устрица находит такое вторжение невыносимым и слой за слоем покрывает ее перламутром, в итоге создавая прекрасную жемчужину. Тем не менее, несмотря на то что жемчужины отличаются по размеру и блеску, они выглядят очень похоже. В процессе покрытия инородного тела перламутром, от его изначальной формы и цвета не остается и следа. Подобным образом Япония покрывает любую культуру, пришедшую из-за границы, превращая ее в японскую жемчужину. Готовая жемчужина представляет собой предмет необычайной красоты - зачастую, как в случае с чайной церемонией, более совершенный, чем изначально - но природа подлинного образца утеряна.
Ё*баи, или «ночное посещение» – ритуал ухаживания молодыми людьми за девушками. Мужчина проникал в комнату девушки ночью, и, если она не отказывала ему, они спали вместе. К рассвету он должен был покинуть дом, и, если все проходило хорошо, он начинал регулярно навещать девушку по ночам – до самой свадьбы. В некоторых деревнях этим могли пользоваться даже путешественники. Возможно, такое допускалось, чтобы предотвратить кровосмешение в особенно отдаленных районах.