— Сдаётся мне… — сказал Ли, с трудом подыскивая нужные слова, — сдаётся мне, что с жестокостью надо бороться там, где на неё наткнёшься, а помощь оказывать там, где в ней нуждаются. Или это не так, доктор Грумман? Я ведь всего только невежественный воздухоплаватель. Такой невежественный, что даже верил россказням о том, будто шаманы, например, умеют летать. Вы вот шаман, а не умеете.
— Вампиры питаются кровью, а Призраки — вниманием. Сосредоточенным, осознанным интересом к внешнему миру. Дети им не нужны, поскольку дети ещё не умеют как следует сосредотачиваться.
Колдовской заговор:
—Чудо-нож!Твоё железо породила мать-земля:из её добыто чрева,жарким пламенем согрето,изошло оно слезами,оросилось кровью с потом,а потом его ковали,в ледяной воде купали,обжигали и калили,и клинок твой стал багряным!Вновь и вновь ты ранил воду,возвращался в жерло топки,наконец вода устала и взмолилась о пощаде.А когда,сразившись с тенью,ты рассёк её на части,те,кто видел этот подвиг,нарекли тебя чудесным.Но смотри,что ты наделал!Отворил ворота крови!Мать твоя к тебе взывает—слышишь из земного чрева,из глубоких недр железных этот зов,укора полный Слушай!
—Кровь!Внемли и стань,как прежде,озером,а не рекою!Не стремись сбежать на волю,возведи себе преграду,чтоб сдержать порыв безумный.Череп над тобою—небо,твоё солнце—глаз открытый,а твоё дыханье—в лёгких!Мир твой—тело.Покорись же и вернись в его пределы!
—Шёлк паучий,лист дубовый,лебеда и мох олений—все сраститесь воедино,сделайтесь одной стеною,прочной дверью на запоре,станьте крепкою преградой на пути потока крови!
«И частицы, которые мы называем Тенями, — это то же самое, что дух?»
«Наша природа — дух; но по своим деяниям мы вещество. Дух и вещество едины».
Святой Августин сказал: «Ангел — имя их служения, а не их природы. Если ты ищешь имя их природы, это дух; если ты ищешь имя их служения, это ангел; по сути своей они духи, по тому, что они делают, — ангелы».
— У тебя тоже есть деймон, — решительно заявила она. — Только внутри.
Он не нашёлся с ответом.
— Да-да, — продолжала она, — иначе ты не был бы человеком. Ты был бы… наполовину мёртвый. Мы видели мальчика, у которого отрезали деймона. Ты совсем не такой. Пусть ты об этом не знаешь, но у тебя всё равно есть деймон. Сначала мы испугались, когда тебя увидели. Как будто ты ночная жуть или вроде того. Но потом мы поняли, что с тобой всё в порядке.
— Мы?
— Я и Пантелеймон. Мы. Твой деймон не существует отдельно от тебя. Он — это ты. Часть тебя. Каждый из вас — часть другого. Неужели в вашем мире совсем нет таких, как мы? Неужели там все такие, как ты, со спрятанными деймонами?
– Ты не можешь изменить свою природу – только поведение. Я ведьма. Он человек.
– Почему вам не холодно, Серафина Пеккала?
– Мы чувствуем холод, но не боимся его, потому что он нам не вредит. А если бы завернулись в тёплое, не чувствовали бы тогда других вещей – весёлого звона звёзд, музыки Авроры, а главное, не чувствовали бы кожей шелковистого света луны. Ради этого стоит мёрзнуть.
– Мы все подчиняемся судьбам. Но должны действовать так, как если бы этого не было, – сказала ведьма, – или умрём от отчаяния. Есть любопытное пророчество об этом ребёнке: ей предназначено судьбой положить конец судьбе. Но она должна сделать это, не сознавая, что она делает, – как если бы её вёл к этому характер, а не судьба. Если ей скажут, что она должна сделать, тогда ничего не удастся; смерть сметёт все миры; это будет торжество отчаяния, вечное. Вселенные станут взаимосвязанными машинами, слепыми, лишёнными мысли, чувства, жизни…
– Это ещё одно различие между нами, мистер Скорсби. Ведьма скорее откажется дышать, чем летать. Для нас летать – значит быть собой.
–Может быть,мы по-разному понимаем выбор,мистер Скорсби.Ведьмы ничем не владеют,поэтому мы не заботимся о сохранении ценностей или получении прибыли,а что до выбора между чем-то и чем-то,то,если живёшь много сотен лет,ты знаешь,что всякая возможность представится снова.У нас разные потребности.Вы должны ремонтировать свой аэростат и держать его в рабочем состоянии,а это,понимаю,требует времени и труда.Нам же,чтобы полететь,достаточно оторвать ветку облачной сосны;подойдёт любая,а их сколько угодно.Мы не чувствуем холода,и нам не нужна тёплая одежда.У нас нет средств обмена,кроме взаимной помощи.Если ведьме что-то нужно,ей даст это другая ведьма.Если речь идёт о войне,мы решаем,вступать в неё или нет,не принимая в расчёт её цены.Нет у нас и понятия чести,как,например,у медведей.Оскорбление медведя–смертельное оскорбление.Для нас это…немыслимо.Как можно оскорбить ведьму?И что с того,если вы её оскорбили?
– Ты небось и пули можешь ловить, – сказала она и бросила палку. – Как тебе это удаётся?
– Потому что я не человек, – сказал он. – Ты никогда не обманешь медведя. Мы видим хитрости и обман так же ясно, как руки и ноги. Мы видим так, как люди разучились видеть. Но не ты – ты понимаешь прибор с символами.
– Где его рыба?
Все растерянно замерли, не понимая, о чём она говорит; но поняли некоторые деймоны – и переглянулись. Кто-то из мужчин неуверенно улыбнулся.
– Не смейте смеяться! Я вас разорву, если будете над ним смеяться! У него никого больше не было, только старая сухая рыба вместо деймона, больше некого было любить и жалеть! Кто её забрал? Где она?
– Да, – сказал он. – Об иных мирах ведьмам известно уже тысячи лет. Иногда их видно в Северном Сиянии. Они не принадлежат к этой вселенной; даже самые далёкие звёзды – часть этой вселенной, Сияние же показывает нам совершенно другую вселенную. Не далёкую от нас, а взаимопроникающую с нашей. Здесь, на этой палубе, существуют миллионы других миров, неведомых друг другу…
Он расправил крылья и снова сложил.
– Сейчас, – сказал он, – я коснулся миллиона других миров, и они об этом ничего не знают. Миры близки, как удары сердца, но мы не можем прикоснуться к этим другим мирам, не можем услышать и увидеть их, иначе как в Северном Сиянии.
– Почему же там? – спросил Фардер Корам.
– Потому что заряженные частицы в Авроре обладают свойством утончать материю этого мира, так что на короткое время она становится для нас прозрачной. Ведьмы всегда это знали, но говорим мы об этом редко.
– Ведьмы веками говорили об этом ребёнке, – сказал Консул. – Они живут в тех местах, где пелена между мирами тонка, время от времени до них доносится бессмертный шёпот тех, кто странствует между мирами. И они слышали о таком ребёнке, – его ждёт великая судьба, но осуществиться она может не здесь, не в этом мире, а далеко отсюда. Без этого ребёнка мы все погибнем. Так говорят ведьмы. Но осуществить предназначенное ей судьбой она должна в неведении об этом, потому что только в её неведении мы можем быть спасены. Вы это понимаете, Фардер Корам?
– Нет. Не могу сказать, что понимаю.
– Это значит, что ей должно быть позволено делать ошибки. Мы должны надеяться, что она их не сделает, но мы не можем ею руководить. Я рад, что увидел этого ребёнка до того, как умру.
– Я думаю… – Она запнулась, вдруг сообразив, что на самом деле задавала вопрос, хотя и безотчётно. – Я просто выбрала три картинки, потому что… Понимаете, я думала о мистере де Рёйтере… Я поставила стрелки на змею, на тигель и на улей – спросить, как у него идёт разведка, и…
– Почему эти три символа?
– Я подумала, змея – это хитрость, она нужна разведчику, а тигель может означать, ну, знание, ты его как бы выпариваешь, а улей – трудолюбие, потому что пчёлы всё время трудятся; так что из труда и хитрости получается знание, и это как раз дело разведчика. Я поставила на них и придумала в голове вопрос, а стрелка остановилась на смерти…
– Ничто не удержит мою руку,Маргарет, кроме здравого суждения.Если я остановлю мою руку на Севере,то только для того, чтобы сильнее ударить на Юге.Ударить на день раньше–так же плохо,как ударить мимо.Да,в твоих словах много справедливой страсти.Но если вы поддадитесь страсти,друзья,вы сделаете то,от чего я вас всегда предостерегал:удовлетворение своих чувств поставите выше дела,к которому вы призваны.Наше дело–прежде всего спасти,а потом наказывать.Не идти на поводу у злых чувств.Наши чувства не имеют значения.Если мы спасём детей,но не сможем наказать Жрецов,главную задачу мы всё равно выполним.Но если мы вознамеримся раньше всего наказать Жрецов и из-за этого лишимся возможности спасти детей,тогда мы проиграли.
Но будь уверена,Маргарет.Когда настанет время возмездия,мы нанесём такой удар,что сердца их дрогнут и наполнятся страхом.Мы ударим так,что лишим их силы.Они будут сломлены,повержены и раздавлены,разбиты и разорваны на тысячи кусков и развеяны по всем четырём ветрам
– Лира, если ты будешь вести себя так вульгарно и грубо, у нас будет конфликт, и верх в нём возьму я. Немедленно сними сумку. Перестань некрасиво хмуриться. Никогда не хлопай дверью, ни в моём присутствии, ни без меня. Через несколько минут появятся первые гости, и ты будешь вести себя безупречно, ты будешь милой, очаровательной, послушной, внимательной и прелестной во всех отношениях. Я чрезвычайно этого хочу, Лира. Ты меня поняла?
– Да, миссис Колтер.
– Тогда поцелуй меня.
– Раз уж ты здесь, пусть от тебя будет польза. Когда придёт Магистр, внимательно следи за ним. Если заметишь что-то интересное и скажешь мне, постараюсь, чтобы твой проступок остался без последствий. Понятно?
– Да, дядя.
– Зашумишь тут – я тебе не помогу. Сама ответишь.
Иногда наша природа мудрее сознательных убеждений, и дело пойдёт хорошо только если слушать её голос.
... вокруг каждого написанного предложения так и вьются призраки предложений, которые я мог бы написать, но не стал.
Если увязнуть в мыслях обо всём, что вы могли бы сказать , станет очень трудно сказать хоть что-то.
А читать роман, написанный целиком от первого лица и в настоящем времени, — это, по-моему, всё равно что сидеть в комнате за окном, на котором висят вертикальные жалюзи: от всего, что снаружи, остаются только узенькие полоски, и ничего больше не видно.
Итак, моя ересь — в том, что вечную жизнь я считаю не наградой, а жесточайшим наказанием, которому Бог подвергает нас за греховное стремление взрослеть и набираться мудрости.
Мне кажется, что говорить открыто о своей «духовной жизни» — ничуть не лучше, чем рассказывать во всеуслышание о том, как ты занимаешься сексом. Разве это не личное дело каждого? По-моему, это слишком интимные вещи, чтобы заявлять о них вслух.