По ночам обостреннее текут мысли, точнее — обобщения.
Уступить жестокой правде, уступить обстоятельствам — это ведь качество сильного человека. Слабый человек способен только отступить, но он никогда не может уступить.
Книги — это нечто устойчивое, приходящее только с миром, когда уют и покой в домах, когда человек сыт и спокоен, — вот тогда он вечером садится возле огня, гладит кошку и с любовью раскрывает книгу. Это — волшебные минуты!
– Молчи, безумец! – остерегали его. – Всякое превосходство над другими приносит несчастье, и не выражай мысли слишком ясно, дабы не выглядеть грубым невеждой. Лучше говори невнятно, чтобы тебя сочли мудрецом.
Судьба всех тиранов одинакова: сами живущие в страхе, они даже в наследство потомкам тоже оставляют страх.
Я люблю их, эти корабли. Любовь моя к ним неизбывна, Kак и все, что любишь по-человечески — чистым сердцем.
Оказывается, враг может топить и нас. А мы-то думали, что сами останемся неуязвимы...
Из растворенных ворот контейнеров гулко ухали танки. Это был парадокс войны – танки, плывущие в океане, били (и куда?) по самолетам! Торпедоносцы летели почти вровень с мостиками, и по ним стреляли сейчас из всего, что приспособлено для стрельбы, – даже фальшфейерами, которые красочно, но бессильно разбивались о кабины пилотов.
Против флота Германии стоял героический Северный флот. Флот совсем небольшой. По сравнению с британским он был просто незначительным… Там, на аспидных скалах (которые зимой в снегу, а по веснам их забрызгивает полярная сирень и черемуха), там жили и воевали удивительные люди. Они уходили от этих родных скал в море Баренцево. Прямо в Ледовитый океан! Прямо в необъятный… Очень много этих людей ушло и больше не вернулось. Мы уже не встретим их на нашей зеленой земле. В синем море мы их тоже не повстречаем. Но для нас они живы в каждой капле океанской воды. Мы слышим их голоса в порывах океанского ветра.
Караван PQ-17 блуждает еще в океане среди причудливых айсбергов, по черной воде медленно дрейфуют мертвые корабли.
Кажется, что PQ-17 продолжает свой путь!
Но идет уже не в порты назначения - караван входит в историю, в политику, в литературу.
На подлодках Северного флота признавался только один вид «запоев» — это запойное чтение. Пройдись из отсека в отсек, когда лодка на глубине или ее валит с борта на борт в позиционном положении, и всюду ты увидишь подвахтенных с книгами в руках. Они уходили держать позицию, забирая с собой, наравне с торпедами, целые библиотеки. Механики даже были озабочены этим: «Скоро у нас книги будут входить в расчет аварийного балласта!» Матрос, который не любил книг, считался непригодным для несения службы на боевых подлодках. — Читай, балбес, — говорили ему с презрением. — Не хочется, братцы… — Ну тогда жди — без книг скоро спятишь!
Они [американцы] взирали на англичан почтительно – немного снизу вверх. Это плохо, когда много денег, но очень мало традиций.
Корабли, как и люди, умирали по-разному…
Эгоисты хотели отсидеться, ничего не делая, чтобы сберечь силы, и умирали! Зато боевые ребята, не жалея сил, брались за весла, и выживали!
Мне уже не снятся сны моей юности. Увы, не снятся. Но стоит закрыть глаза, и я снова вижу их как наяву.
Военное счастье, как и счастье любви, всегда переменчиво.
Король воспитывал активных рабов, совершенно забывая о том, что раб, внешне даже активный, в душе остается всегда пассивным. Это его естественное состояние, — палки тут не помогают!
На авантюрах и вранье прожить трудно. Даже королю!
Штопать брюссельские кружева сапожной канвой не всегда удаётся...
На квартире де Еона было чистенько прибрано, как у пожилой старательной девы. Пяльцы стояли возле окна (мужчины XVIII века любили вышивание не меньше женщин).
Пока мы живы — нет смерти, а смерть придет — нас уже тогда не будет…
— Тогда подождите: императрица пришлет вам денег из Вены!
На что Салтыков ответил словами историческими:
— Благодарю! Вот ты езжай от меня в Вену и там передай своей императрице, что мои солдаты денег не едят!
Можно быть дураком раз, можно сглупить вторично, но нельзя же дурость обращать в традицию.
Политика, как и галантность с дамами, строгой системы иметь не может. Иной час и ревность надобно вызвать, дабы удержать прелестную.
История должна быть нашим помощником в жизни. Держась за настоящее, мы живём будущим, обязательно исходя из прошлого.