Человек вечно спешил, он взлетел слишком быстро и слишком высоко. Так высоко и так быстро, что многое потерял. Прошел мимо вещей, которые нужно было изучать годами. Он еще схватится за голову и вернется к их изучению через много, много веков. Да, когда-то придется пройти по собственному следу, чтобы понять наконец-то, мимо чего прошел когда-то; он еще удивится – как же мимо этого можно было пройти?!
– Ну, ладно. Может еще когда забредешь. Поболтаем. Звать меня Клифф, а теперь все величают старым Клиффом. Так и спроси, где старого Клиффа найти. Всякий скажет.
Моя книга – это мои переживания, мои мысли и мои знания. Принимать или не принимать – личное дело каждого.
Память и пыль, подумал он, вот что связывает нас всех с прошлым.
Ведь все они – люди. Сражаются друг с другом, побеждают, проигрывают, ненавидят друг друга…
Время, равно как и пространство, не имело никакого значения, за исключением тех случаев, когда или время, или пространство, или то и другое вместе становились объектом Мысли. Ибо Мысль была всем – и смыслом существования, и целью, и призванием; направленность ее не подразумевала какого-либо окончания, даже и завершения самой себя, – у нее не могло быть конца. Мысль представляла нечто продолжающееся бесконечно, питала саму себя и не оставляла веры, надежды на то, что когда-нибудь окажется исчерпанной.
Так оно и было, конечно. Ведь это не человеческие существа. Какое им
дело до судьбы человеческого рода. Род человеческий для них ничто - во
всяком случае, не более, чем какая-то форма жизни, мешающая использовать
эту планету для других целей. Они обойдутся с людьми так же, как некогда
сами люди поступили с животными, мешавшими им использовать земельные
пространства. Они постараются избавиться от них любыми средствами.
Вытеснят их с насиженных мест. Сгонят в кучу. И сделают все, чтобы род
человеческий прекратил свое существование.
Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после него
еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о нашествиях
инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не приблизился к
истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это произойдет в
действительности, как та самая система, которую мы ценой таких мучений
создавали веками, теперь обернулась против нас, как свобода права
собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.
- Но это же незаконное вторжение! - вскричал он.
Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет уважения
к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не вторгайся в чужие
владения, не прикасайся к тому, что принадлежит другому. Из-за этого-то мы
и оказались сейчас в таком положении. Именно из-за них, из-за этих
законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся им даже тогда, когда
они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право первородства.
Если стрела – потеха, то и атомная бомба – потеха, и шквал смертоносной пыли, опустошающей целые города, потеха, и ревущая ракета, которая взмывает вверх, и падает за десять тысяч миль, и убивает миллион людей…
Так оно и было, конечно. Ведь это не человеческие существа. Какое им
дело до судьбы человеческого рода. Род человеческий для них ничто - во
всяком случае, не более, чем какая-то форма жизни, мешающая использовать
эту планету для других целей. Они обойдутся с людьми так же, как некогда
сами люди поступили с животными, мешавшими им использовать земельные
пространства. Они постараются избавиться от них любыми средствами.
Вытеснят их с насиженных мест. Сгонят в кучу. И сделают все, чтобы род
человеческий прекратил свое существование.
Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после него
еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о нашествиях
инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не приблизился к
истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это произойдет в
действительности, как та самая система, которую мы ценой таких мучений
создавали веками, теперь обернулась против нас, как свобода права
собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.
- Но это же незаконное вторжение! - вскричал он.
Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет уважения
к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не вторгайся в чужие
владения, не прикасайся к тому, что принадлежит другому. Из-за этого-то мы
и оказались сейчас в таком положении. Именно из-за них, из-за этих
законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся им даже тогда, когда
они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право первородства.
Так оно и было, конечно. Ведь это не человеческие существа. Какое им
дело до судьбы человеческого рода. Род человеческий для них ничто - во
всяком случае, не более, чем какая-то форма жизни, мешающая использовать
эту планету для других целей. Они обойдутся с людьми так же, как некогда
сами люди поступили с животными, мешавшими им использовать земельные
пространства. Они постараются избавиться от них любыми средствами.
Вытеснят их с насиженных мест. Сгонят в кучу. И сделают все, чтобы род
человеческий прекратил свое существование.
Уэллс некогда писал о вторгшихся на Землю пришельцах. И после него
еще немало писателей изощряли свою фантазию, рассказывал о нашествиях
инопланетных жителей. Но ни один из них, подумал я, даже не приблизился к
истине. Ни один из них не сумел предугадать, как это произойдет в
действительности, как та самая система, которую мы ценой таких мучений
создавали веками, теперь обернулась против нас, как свобода права
собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.
- Но это же незаконное вторжение! - вскричал он.
Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет уважения
к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не вторгайся в чужие
владения, не прикасайся к тому, что принадлежит другому. Из-за этого-то мы
и оказались сейчас в таком положении. Именно из-за них, из-за этих
законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся им даже тогда, когда
они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право первородства.
процесс познания не менее важен, чем само знание.
процесс познания не менее важен, чем само знание.
- Ну, - объявил Оп, - теперь, когда мы перезнакомились, давайте перейдем к делу. Выпьем! Ужасно противно пить в одиночку. Конечно, я люблю Духа за многие его превосходные качества, но не перевариваю непьющих.
- Ты же знаешь, что я не могу пить, - вздохнул Дух. - И есть не могу.
И курить. Возможности духов весьма и весьма ограничены, но мне хотелось бы, чтобы ты перестал указывать на это всем, с кем мы знакомимся.
Вероятно, неприятности приключаются со множеством людей. Однако для каждого в подобном случае вопрос ставится просто: как найти выход из положения?
– Если вы хотите что-нибудь сообщить доктору Арнольду, – холодно проинформировал его Лонгфелло, – вам следует обратиться в соответствующие инстанции. Неужели вы не понимаете, что ректор чрезвычайно занят и…
– О, я это понимаю! И понимаю, что такое инстанции. Отсрочки, оттяжки, проволочки, пока твое дело не станет известно всем и каждому!
– У Института времени слишком много задач, – напомнил им Максвелл. – В самых различных и одинаково интересных областях. Им же надо охватить все прошлое!
– При полном отсутствии денег, – добавила Кэрол.
...Возможно, подумал он, это произошло потому, что там, где множество самых разных рас должно жить в мире и согласии друг с другом, и «нетерпимость» и «терпимость» стали одинаково грязными ругательствами.
Когда человек голоден, он имеет право на любую пищу, которую отыщет.
- Ну, - объявил Оп, - теперь, когда мы перезнакомились, давайте перейдем к делу. Выпьем! Ужасно противно пить в одиночку. Конечно, я люблю Духа за многие его превосходные качества, но не перевариваю непьющих.
- Ты же знаешь, что я не могу пить, - вздохнул Дух. - И есть не могу.
И курить. Возможности духов весьма и весьма ограничены, но мне хотелось бы, чтобы ты перестал указывать на это всем, с кем мы знакомимся.