– Есть ли какое-то место, которое взорвала бы ты, если бы могла? Или кто-то, кого ты хотела бы… от кого ты хотела бы избавиться?
Гвенди улыбается в ответ.
– Я не знаю, поэтому я и спросила.
– Хорошо, что на самом деле такой кнопки нет, – говорит мисс Чайлз.
– Она есть, – возражает Гвенди. – Есть у Никсона. И у Брежнева. И еще у других.
Великие события поварачиваются на маленьких петлях.
(...) то, что вы делали для себя, было тем, что давало вам силу.
Sane people don't sacrifice children on the altar of probability. That's not science, it's superstition.
What you did for yourself was what gave you the power.
...this life we think we’re living isn’t real. It’s just a shadow play, and I for one will be glad when the lights go out on it. In the dark, all the shadows disappear.
Great events turn on small hinges.
"Stick your nose up my ass and fight for air"
...you had to have been imprisoned to fully understand what freedom was.
Человек, возможно, создан по образу и подобию Бога, но человеческое общество создано по образу Его оппонента.
— В маленьких городках, где все ведут сидячий образ жизни, хорошего мало. Главным образом, равнодушие, приправляемое время от времени нечаянным, бессмысленным или, хуже того, сознательным злом. По-моему, Томас Вульф написал об этом примерно фунтов семь сочинений.
Cмeх, кaк пoтoм oтмeтилa Cюзaннa, чтo урaгaн: дocтигнув oпрeдeлeннoгo урoвня, oн выхoдит в рeжим сaмoпoдпитывaния и caмoпoддeрживaния. Ты cмeeшьcя нe пoтoму, чтo шутки зaбaвныe, нo пoтoму, чтo зaбaвным cтaнoвитcя твoe cocтoяниe.
Аромат этот сразу извлек из памяти те давние дни, как всегда удается ароматам: если какое-то чувство и служит нам машиной времени, так это обоняние.
«Тe, ктo нe извлeкaют урoкoв из прoшлoгo, oбрeчeны пoвтoрять eгo».
Глаза Роланда, сухие и горячие, пульсировали в глазницах, и в этот момент он вдруг решил, что опять утерял способность плакать. Мысль эта ужаснула его. Если он не мог пролить слезу, после того, что приобрел и опять утерял, какой смысл в этих приобретениях, этих потерях?
Темная Башня по-прежнему возвышалась на краю Кан'-Ка Ноу Рей, отбрасывая тень на миллион кричащих роз, а в Нью-Йорке жаркое летнее солнце светило как на хороших людей, так и на плохих.
Фотограф запечатлел мужчин, когда они все трое над чем смеялись, и ему удалось создать совершенство, неподвластное времени, выхватить момент, когда люди радуются и тому, какие они есть, и тому, где находятся.
Марлоу словно читает чувства писателя, как открытую книгу (и, возможно, это ему под силу, Кинг всегда подозревал, что собаки — сравнительно недавние эмигранты из страны Эмпатика, где каждый знает, что чувствуют другие), потому что улыбка на его морде становится шире.
Пленник стоял у решетчатой двери, протягивая к ним грязные руки. Такой худой, что напомнил Сюзанне ужасные фотографии узников концентрационных лагерей, которые она когда-то видела, тех, кто выжил в Освенциме, Берген-Бельзене, Бухенвальде, живых (пусть и едва) обвинений человечеству в целом, в болтающихся, как на вешалке, полосатых робах, этих жутких шапках с плоским донышком и ужасно яркими глазами, которые так хорошо все чувствовали и понимали. «Нам так хочется не знать, кем мы стали, — говорили эти глаза, — но, к сожалению, мы знаем».
«Вы думаете, на каком — то подсознательном уровне вы — телепорт, сэй?» — спросил меня Финли.
«Откуда я могу это знать? — спросил я в ответ. Думаю, отвечать вопросом на вопрос — мудрое правило, которому целесообразно следовать во время допроса, если это относительно мягкий допрос, как было в моем случае. — Я никогда не ощущал в себе такую способность, но, разумеется, нам зачастую не дано знать, что может учудить наше подсознание, не так ли?»
Рука, которая пишет истории, живет сама по себе, и иной раз становится беспокойной, ей вновь хочется ухватить перо.
..тaлaнт хoчeт oднoгo — быть вoстрeбoвaнным.
«Пятиминутныe битвы рoждaют лeгeнды, живущиe тыcячeлетия».
Чeлoвeк, кoтoрый нe мoжeт пoдeлитьcя врeднoй привычкoй с другим, дoлжeн oт нee oткaзaтьcя.
Большинство политиков лжет по той же причине, по какой обезьяна машет хвостом: потому что может.