Его слушательница почувствовала, что в ней нуждаются, а девушка, которая чувствует, что в ней нуждаются, уже на четверть влюблена.
Когда правительство начинает бояться толпы, это значит, что оно боится самого себя.
— Он сказал, что не позволит своей дочери выйти замуж за человека, который считает, что его дед был обезьяной. Но мне кажется, по здравом размышлении он примет в расчет, что в моем случае обезьяна была титулованной.
Мы привыкли к тому, что женщины, как товары на полках, терпеливо ждут своего покупателя, а мы заходим в лавку, рассматриваем их, вертим в руках и выбираем, что больше приглянулось, - пожалуй, эту... или вон ту? И если они мирятся с этим, мы довольны и почитаем это доказательством женской скромности, порядочности, респектабельности. Но стоит одному из этих выставленных на продажу предметов возвысить голос в защиту собственного достоинства...
жил главным образом ради своих удовольствий… а в 1856 году главным образом от них и умер.
Комнату освещала одна-единственная свеча, но еще не родилась та женщина, чья красота проиграла бы при свечах.
Ему следовало бы сказать себе: "Я обладаю этим сейчас, и потому я счастлив"; вместо этого он — совсем по-викториански — говорил: "Я не могу обладать этим вечно, и потому мне грустно".
одиночество либо ожесточает, либо учит независимости
Мы все пишем стихи; поэты отличаются от остальных лишь тем, что пишут их словами.
Девушка, которая чувствует, что в ней нуждаются, уже на четверть влюблена.
«Должно» — тьма, гроб, в коем лежит мир сей за свои грехи.
Они знали, что ничего не знают.
Надо лгать, и тогда тебе поверят.
В: Так стало быть, то был мир без Бога. Может ли статься, чтобы такой мир существовал? Спору нет, люди бывают всякие: попадаются между ними и жестокие и не праведные. Но чтобы в целом свете лишь такие водились, это прямой вздор. Примеров таких не бывало.
О: То было пророчество: таким может учиниться свет в будущем.
По сравнению с XVIII веком человечество во многих отношениях ушло далеко вперед, и все же в решении краеугольного простого вопроса шейкеров – какая же мораль оправдывает вопиющую несправедливость и неравенство в человеческом обществе – мы не продвинулись ни на шаг. В первую очередь потому, что мы совершили очень серьезный грех: изменили отношение к понятию "посредственность", которое, в сущности, означало разумную и достойную умеренность. Достаточно проследить как мы (по мере самоутверждения индивидуализма) перетолковывали и унижали само слово "посредственность", пока оно не приобрело нынешнее значение. Это плата, которую природа украдкой востребовала с людей XX века за осознание ими своего "я" – одержимость своим "я", ставшим чем-то вроде "дара данайцев". Если биологический вид на своем жизненном пространстве не в меру разрастается, он не может приветствовать не в меру страстную тягу отдельной особи к излишеству, невоздержанности. Когда переизбыточность приравнивается к преуспеянию, обществу грозит суд пострашнее Страшного.
Я давно пришел к выводу, что всякая государственная религия – идеальный пример формы, которая создана для уже не существующих условий. Если спросить меня, каким явлением жизни для блага настоящего и будущего лучше было бы пожертвовать, что следует выбросить на свалку истории, я без колебаний отвечу: все государственные религии. Я ни в коем случае не отрицаю их былой значимости. И тем более не зачеркиваю (да и кто из писателей стал бы?) тот начальный этап или момент в истории каждой религии, в какое бы дикое мракобесие оно потом ни выродилось, – тот миг, когда стало ясно, что прежний, негодный уже остов пора уничтожать или по крайней мере приспособить к новой среде. Но сегодня мы сделались такими искушенными, что уже и не меняемся; мы слишком эгоистичны и слишком многочисленны, слишком закабалены, по выражению шейкеров, "порождением нечистого", многовластным "я", слишком равнодушны ко всему, кроме себя, слишком напуганы.
Вернее было бы сравнить нас с героями рассказа или романа: мы почитаем себя истинно сущими и не подозреваем, что составлены из несовершенных слов и мыслей, что служим отнюдь не тем целям, каковые себе полагаем. Может статься, и Сочинителя мы себе придумали по своему образу и подобию - то грозного, то милостивого, на манер наших государей. Хотя, по правде, мы знаем о Нем и Его помыслах не больше, чем о происходящем на Луне или в мире ином.
Порою все мы актерствуем, только во имя разных целей.
Откуда возьмется лучшая жизнь, ежели в нынешней ничего не менять?
Правды-то две, дорогуша. То, что кажется правдой, и всамделишная. Первой мы поверим, но ищем вторую.
Англия, разумеется, предалась любимому с незапамятных времён занятию: англичане замыкались в себе, и объединяло их лишь одно - застарелая ненависть ко всяким переменам.
Откуда возьмется лучшая жизнь, ежели в нынешней ничего не менять? Не кажется ли мне, что божественная цель Создателя вполне ясна: мы подобны кораблю в безмерном океане времени, коему свобода передвиженья и выбора дарована вовсе не затем, чтоб вечно стоять на приколе там, где его спустили на воду.
Демократия есть правление подлой черни.
Господь недаром укутал своё таинство покровами, но Его посредники слишком часто их используют, чтоб закрыть глаза пастве, кою ведут к невежеству и пустым предрассудкам.
Он замкнут в том невообразимом времени, какого не знает грамматика: настоящем воображаемом.
Стране, где не видят различия между нарушением закона и грехом, беды не миновать. Преступление есть событие: оно было, не было ли — это можно доказать. А был ли грех — об этом судить лишь Богу.