Цитаты из книг
Нет ничего более тёмного, чем белое.
Культовый роман Жоржа Перека (1936–1982) — это не только детективный сюжет, авантюрные приключения и странное исчезновение персонажей. Это не только история Мести, грозно нависающей над целым Кланом и безжалостно истребляющей всех его членов. Это не только сила Проклятия, довлеющая над речью палачей и жертв. Здесь раскрывается гигантская метафора утраты; сплетается фантастический рассказ о том, чему нет названия, пытливый пересказ того, что нельзя описать и о чем страшно даже подумать. Дерзкий...
Какие-никакие, а зацепки у нас имеются; правда ни хрена ими не зацепишь...
Культовый роман Жоржа Перека (1936–1982) — это не только детективный сюжет, авантюрные приключения и странное исчезновение персонажей. Это не только история Мести, грозно нависающей над целым Кланом и безжалостно истребляющей всех его членов. Это не только сила Проклятия, довлеющая над речью палачей и жертв. Здесь раскрывается гигантская метафора утраты; сплетается фантастический рассказ о том, чему нет названия, пытливый пересказ того, что нельзя описать и о чем страшно даже подумать. Дерзкий...
Я перечитываю книги, которые люблю, и люблю книги, которые перечитываю, и всякий раз с одинаковым наслаждением, будь то двадцать страниц, три главы или целая книга: с наслаждением соучастия, с наслаждением сговора, и даже больше: с наслаждением наконец-то обретённого родства.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Чтобы жить, надо сражаться. Выбора нет. Другой альтернативы нет. Невозможно закрыть глаза, невозможно отказаться. Не от кого ждать помощи, жалости, спасения.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
... я перечитываю книги, которые люблю, и люблю книги, которые перечитываю, и всякий раз с одинаковым наслаждением, будь то двадцать страниц, три главы или целая книга...
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Отныне воспоминания существуют, мимолётные и прочные, незначительные или тягостные, но ничто их не объединяет.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Безумный туман, где мечутся тени, как мне его прояснить? РЭЙМОН КЕНО
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
У меня нет воспоминаний о детстве. Моя история умещается в несколько строк..
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Как-то одна лыжа выскользнула у меня из рук и задела по лицу мальчика, который ставил лыжи рядом со мной, и тот в порыве опьяняющей ярости, схватил лыжную палку и, ударив меня наконечником по лицу, распорол верхнюю губу. <...> По плохо выясненным причинам, этот шрам, кажется, имеет для меня исключительную важность: он стал личной меткой, отличительным знаком. <...> Именно из-за этого шрама, всем картинам, собранным в Лувре, а точнее в так называемом "зале семи мастеров", я предпочитаю работу кисти Антонелло де Мессине "Портрет неизвестного мужчины" ("Кондотьер"), который стал центральной фигурой моего первого более или менее завершенного романа: сначала он назывался "Гаспар не мёртв", затем "Кондотьер"; в конечном варианте его герой, Гаспар Винклер - гениальный фальсификатор, которому никак не удается подделать картину Антонио де Мессине и который по причине этой неудачи вынужден убить своего заказчика. Кондотьер и его шрам сыграли важную роль и в романе "Человек, который спит", и даже в фильме, который в 1973 году я снял по этому роману вместе с Бернаром Кейзанном и в котором у единственного актера Жака Списсёра шрам на верхней губе почти в точности напоминал мой: это случайное совпадение стало для меня, втайне от окружающих, определяющим фактором.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
В первую очередь, эту эпоху характеризует отсутствие ориентиров: воспоминания о ней — это вырванные из пустоты куски жизни. Никаких швартовых. Ничто их не удерживает, ничто их не закрепляет. Почти ничто их не узаконивает. Никакой хронологии, не считая той, которую я со временем произвольно воссоздал: время проходило. Были времена года. Было катание на лыжах или сенокос. Не было ни начала, ни конца. Больше не было прошлого, и очень долго не было будущего; это просто длилось. Оставалось лишь в этом пребывать.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Как объяснить ему, почему то, что ему открывается, есть не что-то чудовищное и кошмарное, отчего он внезапно проснётся и что сумеет отогнать от себя; как объяснить, почему это и есть жизнь, реальная жизнь, почему каждый день будет именно это, почему существует именно это и ничто другое, почему бесполезно верить, что существует что-то другое, делать вид, что веришь в другое, почему даже не стоит пытаться это скрыть или приукрасить, почему даже не стоит делать вид, что веришь во что-то, что было бы за этим, под этим, над этим. Есть это, и это всё.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Первый вопрос, несомненно, таков: «Почему надо было ждать до последнего момента?» Второй вопрос: «Почему такое название и такое начало?» Третий вопрос: «Почему текст начинается с вопросов?»Что в этом такого сложного? Зачем начинать с игры слов — в меру заумной, дабы потешить горстку приятелей? Зачем продолжать через описание — в меру псевдонейтральное, дабы все понимали, что я встал рано, поскольку не успеваю и чувствую себя неловко оттого, что не успеваю, хотя — совершенно очевидно — не успеваю только потому, что сама тема последующих страниц вызывает у меня неловкость. Мне неловко. Правильный вопрос: почему мне неловко? Должен ли я оправдываться за то, что мне неловко? Или же мне неловко, потому что я должен оправдываться?Это может продолжаться очень долго. Литератору свойственно рассуждать о своем бытии и вязнуть в липкой жиже противоречий: проницательность и потерянность, одиночество и солидарность, фразерство об угрызениях совести и так далее. Это продолжается уже много лет и начинает утомлять. Вообще-то, мне это никогда не казалось интересным. Не мне зачинать процесс интеллектуалов, я не собираюсь снова лезть...Моя задача, наверное, в том, чтобы достичь — не скажу, истины (с какой стати мне знать ее лучше других и, следовательно, по какому праву выступать?) — не скажу и действенности (это проблема между словами и мной), а скорее — откровенности. Это не вопрос этики, а вопрос практики. Это, несомненно, не единственный вопрос, которым я задаюсь, но это, мне кажется, единственный вопрос, который почти постоянным образом оказывается для меня кардинальным. Но как ответить (искренне), если именно искренность я и ставлю под сомнение? Что делать — и в какой уже раз, — чтобы избежать этих зеркальных игр, внутри которых «автопортрет» будет всего лишь каким-то по счету отражением изрядно прореженного сознания, гладко отшлифованного знания, тщательно вышколенного письма? Портрет художника в виде ученой обезьяны: могу ли я сказать «искренне», что я — клоун? Могу ли достичь искренности вопреки пышному и громоздкому аппарату, в глубинах которого последовательность вопросительных знаков, отмеряющая предыдущие параграфы, — это уже давно инвентаризованная фигура (сомнения)? Могу ли я и впрямь надеяться на то, что выкручусь при помощи нескольких более или менее ловко брошенных фраз?«Способ является частью истины в той же мере, что и результат...» — эту фразу я уже давно тяну за собой. Но мне все труднее верится, что я сумею выкрутиться при помощи девизов, цитат, лозунгов и афоризмов: я уже извел целый арсенал: «Larvatus prodeo», «Я пишу, чтобы себя пройти», «Open the door and see all the people» и так далее, и тому подобное. Некоторым все еще удается меня очаровывать, волновать, они по-прежнему исполнены поучительности, но с ними можно делать что угодно, отбрасывать, подбирать, они обладают всей требуемой от них покорностью.И все же...Каков правильный вопрос? Вопрос, который позволит мне действительно ответить, ответить себе? Кто я? Что я? Где я?Могу ли я измерить пройденный путь? Достиг ли я хотя бы некоторых из поставленных перед собой целей, если я действительно ставил перед собой какие-то цели? Могу ли я сказать сегодня, что я — такой, каким хотел когда-то стать? Я не спрашиваю себя, отвечает ли моим устремлениям мир, в котором я живу, потому что при ответе «нет» у меня все равно не возникло бы ощущения, что я значительно продвинулся. Но соответствует ли моим пожеланиям, моим ожиданиям жизнь, которую я веду?Сначала все кажется простым: я хотел писать и я писал. В результате этих усилий я стал писателем; сначала и долго я был писателем для себя одного, сегодня — и для других. В принципе, мне нет нужды оправдываться (ни в своих глазах, ни в глазах других): я писатель, это установленный факт, данность, очевидность, определение. Я могу писать или не писать, могу неделями или месяцами ничего не писать, либо писать «хорошо», либо писать «плохо»: это ничего не меняет, это не делает мою писательскую деятельность побочной или дополнительной. Кроме писательства, я не делаю ничего другого (разве что выискиваю время, чтобы писать), я не умею делать ничего другого, я не захотел научиться чему-то другому...
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
Эта точка зрения великолепно изложена в 1879 году Эдмоном Абу, который в книге под названием "Букварь трудящегося" совершенно серьёзно подсчитал, что когда мадемуазель Патти (1843 - 1919) поёт в салоне какого-нибудь финансиста, то она, открывая рот, производит продукт, эквивалентный сорока тысячам килограммов чугуна по пятьдесят франков за тонну.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
На сочинении, которое он как раз собрался проверять, можно прочесть тему:
"В Аду встречаются Раскольников и Мерсо ("Посторонний"). Представьте себе их разговор, используя цитаты из произведений двух авторов".
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Жизнь, молодой человек, это распростертая женщина с пышной грудью, широким гладким мягким лоном меж раздвинутых ляжек, изящными руками, округлыми бедрами, которая, прикрыв глаза, всем своим насмешливым, провокационным видом требует от нас самого пылкого рвения.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
(...) пытался уловить, — во всем великолепии их сиюминутности, их непредсказуемости, — эфемерные превращения облака.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
(...) этот страстный поклонник оперы не пропустил практически ни одной премьеры и, не задумываясь, пересекал Ламанш, а два-три раза — даже Атлантический океан, чтобы послушать, как Фуртвенглер дирижирует постановкой «Кольца», Тебальди поет Дездемону, а Каллас — Норму.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Короче говоря, человек, которого обычно считают самым развитым из всех когда-либо существовавших на свете животных, на самом деле является самым ущербным.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Cinoc читал медленно, отмечал редкие слова, и постепенно его проект принимал все более четкие очертания: он решил составить большой словарь забытых слов (...) для того, чтобы спасти простые слова, которые для него все еще что-то значили.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
В результате увлекательных изысканий я наконец-то обрёл своих дикарей и желал лишь быть одним из них, делить их жизнь, их горести и ритуалы! Увы, оказалось, что я им не нужен, и что они совершенно не собираются знакомить меня со своими обычаями и верованиями! Им не было дела до подарков, которые я подносил, до помощи, которую я надеялся оказать! Они покидали свои деревни из-за меня; они всякий раз выбирали всё более враждебные места, навязывая себе все более ужасные условия жизни лишь для того, чтобы меня обескуражить, чтобы меня убедить в тщетности моего упорства, чтобы мне доказать, что они предпочитают иметь дело с тиграми, вулканами, болотами, удушливыми туманами, слонами, ядовитыми пауками, чем с людьми! Я полагал, что в достаточной мере постиг физические страдания. Но мучительнее всего чувствовать, как умирает душа...
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
- Меня интересуют не акварели, а то, что я собираюсь из них делать.
- А что вы собираетесь из них делать?
- Разумеется, пазлы, - не задумываясь, ответил Бартлбут.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Лучше бы она всё продала и вернулась на ферму, где некогда родилась. Курицы, кролики, несколько теплиц с помидорами, несколько грядок с капустой и салатом - что ей надо было ещё? Она сидела бы у камина в окружении безмятежных кошек, слушала бы, как тикают ходики, капает по цинковым трубам дождь и вдалеке гудит семичасовой автобус; она согревала бы постель перед тем, как в неё лечь, сидела бы на каменной скамье, щурясь на солнышко, вырезала бы из местной газетки "Новая Республика" рецепты, которые вкладывала бы в большую поваренную книгу.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Ей понадобилось два года, чтобы осознать, сколь велик был разрыв между мечтами, которые они питали в течение десяти лет, и жалкой действительностью, к которой отныне свелась ее жизнь.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
Недоверчивость и страстность — две характерные черты любого собирателя уник. Недоверчивость заставляет его беспрерывно собирать доказательства подлинности и — особенно — уникальности предмета, который он разыскивает; страстность приводит его к ничем не ограниченной доверчивости.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...
С тех пор почти каждый день хрупкая девушка приходит на час-другой к старому англичанину и дает ему ощупывать одну за другой деревянные детали, описывая тоненьким голоском их неуловимые цветовые вариации.
«Жизнь способ употребления» Жоржа Перека (1936–1982) — уникальное и значительное явление не только для французской, но и для мировой литературы. По необычности и формальной сложности построения, по оригинальности и изобретательности приемов это произведение — и как удивительный проект, и как поразительный результат — ведет к переосмыслению вековой традиции романа и вместе с тем подводит своеобразный итог литературным экспериментам XX столетия. Роман — полное и методичное описание парижского...