Похоже, правду говорят, что родственные черты проявляются через поколение.
И всё равно никогда не надо заранее рассчитывать на то, что члены семьи понравятся друг другу.
Родительство - это такой урок, как научиться быть совершенно другим человеком.
Мы все наклеиваем ярлыки на других людей.
Родительство - это такой урок, как научиться быть совершенно другим человеком.
Робин понимал, что выдаётся в детали. Он сам терпеть не мог, когда люди начинали описывать подробности, а ещё терпеть не мог, когда рассказывают сны.
В тишине всё, что ты делаешь, почему-то кажется более значительным - важным, осмысленным, почти как молитва.
В семье были не только старшие и младшие - были ещё здравомыслящие и придурочные.
- Так устроены все семьи - утаить неприятную правду, позволить немножко самообмана. Немножко доброты и великодушия. - И немножко жестокости.
Что мешает семье быть семьёй?
По ночам он представлял, как она лежит рядом и пряди ее шуршат о подушку, хотя в реальности они лишь до одури целовались. По правде, он сомневался, что отважится на большее, если – как тогда выражались? – не размундирится. Иногда он даже слегка злился на Сару. Казалось, ему навязали фальшивую роль. Чтобы Сара его любила, приходилось изображать бесстрастность. Ох, от мужчин ждут чересчур многого!
I'm beginning to think that maybe it's not just how much you love someone. Maybe what matters is who you are when you're with them.
В общепитовских яйцах нет темперамента, подлинного характера.
Одни сорняки, едва их коснешься, взрываются семенами, впечатляя отчаянным сопротивлением, а другие безропотно расстаются с вершками, тем самым сохраняя корешки. Поразительное упорство! Неистребимая живучесть! Почему у людей все иначе?
Всегда с собой берите книгу, защиту от чужаков.
Мозг как будто увяз в паутине её рассказов, сплетённой из тонких стальных нитей.
- [...] Всякий раз его надо хвалить. Однажды я работала с собакой, не приученной проситься на улицу. Уже взрослая, два года, она никогда не просилась, хозяева просто осатанели. Сперва я не понимала, в чем дело, но потом сообразила. Собака думала, что писать нельзя нигде вообще, ни в доме, ни на улице. Понимаете, ее никто не хвалил, когда она писала правильно. Когда-нибудь о таком слыхали? Мне пришлось ее подловить, когда она отливала на улице, что было совсем нелегко, потому что собака этого стыдилась и всегда старалась спрятаться. Я ее расхвалила, и очень скоро она все поняла.
Снимки лживы по своей природе. Они показывают, каков человек в мимолетную долю секунды, но чтоб толком его разглядеть, нужны долгие неспешные минуты.
Уже не в первый раз пришла мысль: мир четко поделен пополам на чистюль и нерях и все жизненные события объясняются их несходством.
Мне кажется, после определенного возраста ты лишь выбираешь, что тебе терять.
- Наверное, вы много путешествуете? - Не то слово. Иногда утром проснусь и только по гостиничной почтовой бумаге понимаю в каком я городе. - Ужасно! - Нет, мне нравится. Только так и расслабляюсь. А дома вся на нервах. Не могу усидеть на месте. Я предпочитаю быть бегущей мишенью, так сказать.
- У меня твой путеводитель. – Мюриэл похлопала себя по карману. – Позавтракаем «У Билли»? Ты рекомендуешь это кафе.– Нет. Я не могу. Тебе лучше уйти, Мюриэл.– Ну ладно, – сказала она. И ушла. Была у нее такая манера – загнать в угол, а потом вдруг отступить. Как в перетягивании каната, подумал Мэйкон, когда противник внезапно выпускает веревку. Ты этого никак не ожидаешь и шлепаешься на задницу. И чувствуешь ужасную опустошенность.
Все остаются в рамках чужих мнений, согласны?
Я была точно женщина, у которой кто-то погиб на фронте, и теперь ей надо во весь голос поддерживать эту войну, а иначе придется признать, что потеря ее бессмысленна.
Сейчас, вспоминая тот разговор, он пришел к мысли, что люди и впрямь могут истощиться – друг друга вычерпать до дна, один в другом больше не нуждаться и даже, наверное, друг другу навредить. Кто ты есть – важнее того, любишь ли ты женщину, с которой живешь.