Не важно, в какого именно Бога мы верим - католики мы, протестанты или буддисты. Важно другое: наша вера в добро, основанная на утверждении ценности жизни, на неприятии насилия и разрушения, на убеждении в том, что человек не имеет права унижать и оскорблять другого человека, не имеет права распоряжаться чужой жизнью.
И нож, который привел меня сюда, был лишь острой гранью того, что ждет всех нас.
Возможно все, что угодно. А еще точнее: это возможно тогда, когда ты меньше всего этого ждешь.
Только теперь он понял, что на самом деле означает дебют. Это великое приглашение пойти на риск самого ужасного публичного провала, какой только возможен в жизни.
И нигде нет большего покоя и безопасности, чем в могиле.
Он впервые чувствовал себя сильным и несокрушимо спокойным, умиротворенным и теперь вдруг осознал, что из всех жизненных эмоций лишь печаль имеет такую привлекательность.
Почему он позволил себе забыть о том, что предстояло ему, о своей мести? Как он умудрялся жить так, как живут другие, - испытывать голод, жажду, любовную страсть?
Интересно, где тот поворотный пункт, после которого я скорее стал виновником низкого подлога, чем его жертвой? Когда прежнее чувство незащищенности превратилось в ощущение власти?
Рим казался ему не столько городом, сколько идеей.
Ему казалось, что собственный голос был его любовником и этот любовник его бросил.
Настоящее зло в этом мире творят те, у кого нет воображения.
Не плачь перед этими людьми. Проглоти слезы. Не плачь перед чужаками. Обрати свой плач к небесам. Плачь перед небесами. Перед небесами.
Если бы только этого было достаточно.
Да, он был очень одиноким. Потому что был лучше любого, кто окружал его, а это худший сорт одиночества.
Детей искалечили для того, чтобы сделать из них хор серафимов, и их пение стало плачем, обращенным к небесам,- к небесам, которые их не слышат.
Лёжа с нею, он придумывал для неё сны.
Всё меняется. И ты ничего не можешь с этим поделать. И ты также испорчен и тщеславен, как и любой другой, кто тебя в этом обвинит, вздумай ты ему за это попенять.
Время не притупляет ничего. Ни смерть, ни потерю...
Ты научил меня любить то, чего я не понимаю. Теперь я уже не скажу тебе, что любить красивое и непостижимое - это тщеславие, а не добродетель.
Я бы отдал тебе империю, дальние моря, весь мир. Но теперь могу дать лишь совет: когда ты сам решишь, что ты уже мужчина, тут же им станешь. Все остальное образуется само собой.
Любовь моя, жизнь моя, голос мой,-шептал он,-Без тебя никакой ветер не наполнит мои паруса. Без тебя не будет ничего...
Люди издеваются над тем, что не в силах понять. Они страдают от своей тоски по непостижимому
И когда я проваливаюсь в сон, иногда мне становится страшно, потому что мои сны - мои враги.
Это безоблачное холодное небо, сплошь усеянное крошечными огоньками, на какой-то миг показалось мне невыразимо прекрасным. Заныло сердце. Как будто небо смотрит прямо мне в глаза и меня покрывает, одаривая своей милостью, бескрайняя сеть, наброшенная чьей-то невидимой рукой.
- Кто может постичь доброту твою, Господи? - прошептал я. - Ты взял огонь и из него сотворил бесконечное множество ламп, что украшают собой ночь.