-Да, он был очень одиноким,- подтвердил Гвидо. - Потому что был лучше любого,кто окружал его, а это худший сорт одиночества. Куда бы он ни посмотрел, везде видел зависть и страх.
Прежде всего Гвидо осознал, что не все мальчики-музыканты вокруг него были в раннем детстве оскоплены. Некоторым из них предстояло вырасти в настоящих мужчин, жениться, иметь детей. Но как бы виртуозно ни играли скрипачи, как бы прекрасно ни сочиняли композиторы, никто из них никогда не мог достичь богатства и славы великого певца-кастрата.
«О, это были просто слова, а не поступки. И это тоже пройдет, как все проходит, и завтра будет все по-прежнему, каждый из нас снова окажется в своем собственном аду, и все же я буду более сильным, чем раньше, и более стойким. Потому что это жизнь, ведь так? Это жизнь, и пройдет много лет, таких же, как этот год, потому что так должно быть. Закрой двери, закрой двери, закрой двери! И нож, который привел меня сюда, был лишь острой гранью того, что ждет всех нас».
А еще он испытывал совершенно невыносимое одиночество.
Ему казалось, что собственный голос был его любовником, и этот любовник его бросил.
«Любовь, любовь, ты — моя любовь, и я не один, нет, не один, хотя бы на короткое время».
— Ты будешь петь, или тебя исключат из школы!
— Куда же ты пойдешь?
Вот оно. Куда ты пойдешь? Зачем ты поместил себя в этот дворец, состоящий из пыточных камер, почему ты не уйдешь отсюда? Потому что ты чудовище, а это школа для чудовищ, и если ты уйдешь отсюда, то останешься один, совсем один. Один на один вот с этим!
Не плачь перед этими людьми. Проглоти слезы. Не плачь перед чужаками. Обрати свой плач к небесам. Плачь перед небесами. Перед небесами.
— Я хочу умереть.
«Чем открыть тебе мою боль, лучше умереть».
И тогда он снова услышал голос отца: «Веди себя как мужчина».
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, он уже ничего не чувствовал.
... когда женщина исключена из целого царства жизни, да еще призванного имитировать весь мир, неизбежно должна появиться какая-то замена.
Суждено было возникнуть чему-то, способному занять место женственного. Способному стать женственным. И кастраты были не просто певцами, актерами, чем-то аномальным: они являлись замещением самих женщин.
Если нет сердца, если нет мудрости, что такое тогда честь?
Но по мере того как ряды кастратов расширялись, достигшие определенного возраста уходили, а их место занимали новые, Гвидо увидел вскоре, что, хотя ежегодно под ножом оказывались сотни детей, лишь горстка из них обладала действительно прекрасными голосами. Их привозили отовсюду...
«Когда ты решишь стать мужчиной, ты им станешь». Но разве мозг может управлять плотью? Он покачал головой, отвечая сам себе.
— Я не могу судить за тебя, — прошептал кардинал. — Ты когда-то сказал мне, что музыка для тебя — нечто естественное, сотворенное для мира Господом. И ты, при всей своей экзотической красоте, кажешься естественным, как цветы на лозе. И хотя для меня ты — зло, ради тебя я готов на вечные муки. Я сам себя не понимаю.
Как ты думаешь, что значит для меня постоянная мысль о том, что я никогда не смогу дать тебе то, что мог бы дать любой мужик, любой работяга: искру жизни внутри тебя, ребенка, в котором соединились бы мы двое? Ты вольна сейчас сколько угодно говорить, что любишь меня, но как ты можешь быть уверена в том, что не настанет день, когда тебе откроется моя истинная сущность!
Интересно, испытывал ли я когда-нибудь такое напряженное ожидание кошмара, такое ощущение ужаса и собственного бессилия? Разумеется, подобное настигало меня тысячу раз: но что из того? Опыт прошлого не мог мне помочь, я находился на острой кромке настоящего.
Страх хорош тогда, когда у тебя есть какой-то выбор. Или возможность владеть ситуацией.
Именно господин – а вовсе не наказания – делают раба лучше.
Послушай меня, Ричард, если ты когда-нибудь будешь готов продать свою душу, то не продавай её другому человеку. Даже думать об этом - скверное дело.
... приведи ко мне мужчину или женщину, на счету которых тысяча прочитанных книг, и ты подаришь мне интересного собеседника. Но приведи ко мне того, кто за свою жизнь едва ли прочёл более трёх, и у меня, без преувеличения, появится опасный враг.
Может быть, все живое наделено разумом. Может быть, цветы наблюдают за нами. Может быть, деревья думают и ненавидят нас за то, что мы умеем ходить. А возможно, что им все равно.
Людям чрезвычайно важно сознание того, что у них есть свобода выбора. Ничто не предопределено. И, слава Богу, в мире не так много сильных людей, способных нарушить предсказуемую схему, ибо сколько на земле плохих людей, вызывающих войны и несчастья, столько и провидцев, делающих добро другим людям
Приведи ко мне мужчину или женщину, на счету которых тысяча или больше книг, и ты подаришь мне интересного собеседника. Но приведи ко мне того, кто за свою жизнь едва ли прочел более трех, и у меня , без преувеличения, появится опасный враг.
"Некоторым людям не нравится жить. Они просто не выносят саму жизнь и воспринимают ее как какое-то ужасное заболевание"
"Даже самый блестящий, самый совершенный разум ничто, если у его обладателя нет сердца"
Ведь что больше всего ненавидят женщины? Холодность и невнимание по отношению к ним. А если ты обращаешься с женщиной как с королевой, то почему бы ей не смириться с тем, что за стенами дворца тебя ждет пара наложниц.
людей часто неотвратимо тянет к тому, чего они боятся.