– Вы, люди, совсем другие… Ваши женщины бывают красивы – и осознают это. Но красота эта так преходяща, так недолговечна и мимолетна… и это они осознают тоже. И так торопятся жить… Наверно, это в вас и привлекает.
— Звери меня не тронут, – со странной уверенностью заявила дочка. – Я знаю. Если я им вреда не причиню, то и они… Люди хуже. Они не понимают.
– Когда мы уходили, то запирали дверь, как и мы с тобой. Бабушка всегда говорила, что нечего вводить людей в искушение.
Верно… Она говорила, что когда забот много, в голове каша образуется. Тогда надо присесть на минуточку, успокоиться, сосредоточиться, и все само собой встанет на места, а если хвататься за все дела разом, толку не будет.
— Значит, выход только один, – сказала я. Внутри было очень холодно, и я невольно положила руку на теплое плечо Ири. – Убить фею раньше, чем она нас. Наплевать мне на ключ, на судьбу мира, но если в опасности жизнь моей дочери, я этой колдовской твари горло перегрызу, даже если после этого сама сдохну!
«Нечего рассуждать да переливать из пустого в порожнее, когда у тебя работы невпроворот, – снова вспомнила я бабушкины слова. – Глаза боятся, а руки делают! Чем выбирать, за что первым браться, возьмись хоть за что-нибудь, а потом – за следующее. Одно, второе, глядишь – уже все и переделано, на завтра ничего не осталось!»
- Знаешь, Марион… Если ты разучился мечтать, значит, ты почти что мертв.
- Ты не можешь остаться? Здесь, со мной? Хотя о чем я! – Алий негромко рассмеялся. – Я же смертный. Я умру через век-другой… Что ж, значит, я в самом деле останусь жить подле запертой двери, но я буду знать, что по другую сторону – ты, живая, вечно юная, такая желанная… Мы тоже заводим верных собак и лошадей, а потом оставляем их, если приходит нужда перебраться в другие края и нет возможности взять их с собою. И стараемся не вспоминать, как они смотрят нам вслед, неразумные звери, – какая тоска в их глазах!..
– Вы, люди, совсем другие… Ваши женщины бывают красивы – и осознают это. Но красота эта так преходяща, так недолговечна и мимолетна… и это они осознают тоже. И так торопятся жить… Наверно, это в вас и привлекает.
— Звери меня не тронут, – со странной уверенностью заявила дочка. – Я знаю. Если я им вреда не причиню, то и они… Люди хуже. Они не понимают.
– Когда мы уходили, то запирали дверь, как и мы с тобой. Бабушка всегда говорила, что нечего вводить людей в искушение.
Верно… Она говорила, что когда забот много, в голове каша образуется. Тогда надо присесть на минуточку, успокоиться, сосредоточиться, и все само собой встанет на места, а если хвататься за все дела разом, толку не будет.
— Значит, выход только один, – сказала я. Внутри было очень холодно, и я невольно положила руку на теплое плечо Ири. – Убить фею раньше, чем она нас. Наплевать мне на ключ, на судьбу мира, но если в опасности жизнь моей дочери, я этой колдовской твари горло перегрызу, даже если после этого сама сдохну!
«Нечего рассуждать да переливать из пустого в порожнее, когда у тебя работы невпроворот, – снова вспомнила я бабушкины слова. – Глаза боятся, а руки делают! Чем выбирать, за что первым браться, возьмись хоть за что-нибудь, а потом – за следующее. Одно, второе, глядишь – уже все и переделано, на завтра ничего не осталось!»
- Знаешь, Марион… Если ты разучился мечтать, значит, ты почти что мертв.
- Ты не можешь остаться? Здесь, со мной? Хотя о чем я! – Алий негромко рассмеялся. – Я же смертный. Я умру через век-другой… Что ж, значит, я в самом деле останусь жить подле запертой двери, но я буду знать, что по другую сторону – ты, живая, вечно юная, такая желанная… Мы тоже заводим верных собак и лошадей, а потом оставляем их, если приходит нужда перебраться в другие края и нет возможности взять их с собою. И стараемся не вспоминать, как они смотрят нам вслед, неразумные звери, – какая тоска в их глазах!..
бессмертная? Меня, грязную, взмокшую, усталую? Так вот умойся из своего водопада, полюбуйся своим красивым личиком и припомни: это меня выбрал алий, меня, а не тебя! Грязь-то отмыть можно, а если души нет, так ее ничем не заменишь...
Вот об этих дивных существах я и подумала: бабушка всегда особенно упирала на то, как глупо поступает человек, безоглядно доверяя какому-нибудь волшебному созданию, явившемуся из ниоткуда и предложившему помощь почти что даром. Подумаешь, какое-то обещание, которое, может, и вовсе не придется выполнять! А помощь – вот она, бери да пользуйся! Только ничем хорошим этакие сделки не заканчивались: даже если история заканчивалась, как ей и полагается, свадьбой и пиром на весь мир, никак не получалось забыть, что волшебный помощник все еще где-то рядом… И уж он-то никогда не забудет уговора, хоть сто лет прождет, а получит то, что так беспечно пообещал ему герой!
– Откуда он у тебя? – спросил я, осторожно выводя коня на более-менее ровную поверхность. – Спер, поди?– Чего-о?! – оскорбился он. – Чего это сразу – спер?– А откуда бы у тебя взяться такой лошади? – Тут я заметил, что бедолага прихрамывает на переднюю левую ногу.– Сам прибег, – сказал крестьянин и вытер нос рукавом. – Приковылял, стало быть.– Угу, у таких, как ты, все само прибегает и к рукам прилипает, – согласился я.
Очень удобно признаваться в таком мужчине, когда он надёжно связан, а рот у него заткнут.
(О признании в любви)
– О чем задумался? – спросила Эсси.
– Да так… Представил нашу компанию со стороны: мертвяк, привидение, колдун, оборотень и хромая лошадь! Да нас за деньги можно показывать!
Эсси тоже молчала. Удивительное свойство для девицы — она чувствовала, когда не стоит задавать вопросов. Хотя это, наверно, потому, что она была привидением.
— Ты скажи ему, — прошептала Эсси, — что надеяться нужно всегда. Что это очень-очень больно, но все равно лучше, чем взять и сдаться!
- Ты, Эсси, прости, я обещал заботиться о тебе, а вышло… Надо было и впрямь передать тебя Ясенцу!
— Еще чего! — Она взлетела, скрестив руки на груди. — Зачем это он мне нужен? Нет уж, я с тобой напросилась, с тобой и останусь. Все равно я уж двести лет как умерла, что мне могут сделать? Даже не изнасилуют!
— В чем тебе не откажешь, так это в логике, — сказал я, откашлявшись.
— Как звать-то тебя, путник?
— А тебе что за дело, добрый человек? — спросил я. — Тебе меня звать не надо, видишь, и так повстречались!