В XVII и XVIII веках в государственной системе существовала особая должность – «прибыльщики». У «прибыльщиков» была одна задача: «чинить государю прибыли», то есть выдумывать новые законные способы для пополнения казны. (с)
...преданные государю вояки и вольные разбойники - сами себе хозяева, уже перешли пределы карт: с расчерченных листов шагнули на чистые страницы, чтобы кровью и потом нанести на них собственную географию. К началу 17 столетия территория современной России на три четверти была сплошным "белым пятном". Рисуй, сколько душе угодно.
Грандиозная сибирская конкиста заняла около столетия. В «бунташном» XVII веке, в погоне за вполне конкретными благами бытия, грубые и дерзкие землепроходцы сформировали географическое сознание русской нации.
Хорватский учёный Юрий Крижанич безответно любил всё русское. Он мечтал уехать в Россию, чтобы стать воспитателем царских детей, монаршим библиотекарем и наставником государя в деле объединения всех славян при главенстве русского народа. Но в Москве хорвата не поняли и ни за что ни про что упекли в сибирскую ссылку. Изгнанник Крижанич составил первую русскую грамматику, предложил выкинуть из письма лишние яти и, как это ни странно в его положении, придумал слово «чужебесие», которое означало опасную для России болезнь: чрезмерное преклонение перед иностранцами.
Юрий Крижанич родился в 1618 году в Хорватии в местечке Обрух в бедной семье. Учился в семинарии в Загребе, потом в Римском коллегиуме, где готовили католических миссионеров. Крижанич освоил венгерский, турецкий, немецкий, итальянский и русский языки и латынь; в 1642 году ему присвоили учёную степень. Его направили служить в Загребскую епархию, но по убеждениям он был униатом – сторонником объединения католической и православной церквей, – и мечтал продвигать свои идеи в России.
В 1647 году влюблённый в Россию католический миссионер-полиглот в составе польского посольства побывал в Смоленске. Второй раз Крижанич прорвался в Россию уже в 1659 году. Он работал переводчиком Посольского приказа, занимался русской грамматикой и участвовал в разных комиссиях патриарха Никона. В конце концов своей активностью учёный хорват вызвал подозрения. В 1661 году его арестовали и сразу отправили в ссылку. Никто не смог объяснить грамотею его вину. Официальным поводом было то, что иноземец на Рождество повеселился по-русски: напился, плясал с ряжеными, «возносил хулу на государя» и творил некие «сатанинские блудодеяния».
В Тобольске опальный хорват получил отличное содержание – семь с полтиной рублей в месяц. Воевода ломал голову, не зная, чем занять такого умника в прагматичной Сибири, поэтому Крижаничу разрешили делать что угодно, но не отлучаться из города. Он купил себе дом, завёл знакомства со всеми, у кого были книги, и погрузился в литературную работу. Крижанич писал трактаты о славянской грамматике, об истории Сибири и китайском торге, развеивал заблуждения раскольников и толковал пророчества из Библии. Наивный гуманитарий беззаветно верил в силу знания и надеялся, что послужит благу обожаемой России. Он неутомимо забрасывал государя поучительными трактатами об управлении державой и челобитными, но ответа так и не получил. Оказалось, что его труды никому и не были нужны. И равного собеседника ему в Тобольске не находилось, хотя он и сдружился с казаком Иваном Ремезовым, которого, правда, считал колдуном.
Только через пятнадцать лет Крижаничу позволили вернуться из бессмысленной ссылки. В Москве он тщетно искал себе применения ещё два года, а потом, отчаявшись, вернулся в Европу. Он вступил в орден доминиканцев и принял монашество, но не успокоился. Гуманитарий и теоретик, Крижанич рьяно стремился быть практиком и заниматься чем-нибудь нужным. В возрасте 60 лет он пошёл на войну с турками-османами и в 1683 году погиб при осаде Вены. Гибель его оказалась героической и бесполезной, как и вся жизнь.
Для XVII века идеи панславизма, которые исповедовал Крижанич, были преждевременны, идеи управления государством – утопичны, религиозные воззрения – неприемлемы. Но всё же этот обитатель эмпирей, сам того не подозревая, оставил след и на земле. Семён Ремезов, племянник тобольского казака-колдуна, будущий великий картограф, художник и зодчий Сибири, на примере Крижанича увидел, как работают европейские учёные: опрашивают свидетелей, изучают источники, излагают свои мысли в виде трактатов. Методологию высоколобого гуманитария через много лет Ремезов применит в своих реальных проектах, и поэтому его назовут сибирским Леонардо.
Своей жизнью Ремезов доказал (пусть это звучит и пафосно), что любовь к родине облагораживает судьбу человека. Любовь к родине заставляет человека возрастать над собою, становиться и умнее, и добрее. В итоге она ведёт к мудрости – высшей доблести человеческого духа. Ремезов писал: «Мудрость делает разумного крепче сильных и храбрее смелых. Дума мудрого – как многие реки, и светом небесным полнится душа его».
Более-менее система губернаторского управления оформилась к 1712 году. Пётр не выдумал её сам, а взял за образец Швецию.
<...> Эта бюрократическая система была жёстко отчуждена от народа и не имела ничего общего с местным самоуправлением. Пётр строил полицейское государство, империю.
Система не заботилась о благе регионов, её целью было выкачивание средств. И проблема заключалась в том, что на полицейское государство у Петра не хватало денег. Народовластие оплачивается местной экономикой и прорастает в народ демократическими институтами. А государство Петра не оплачивалось ничем: поначалу чиновники, и даже губернаторы, вообще не получали жалованья. Они, как в старину, «кормились от дел», и полицейское государство прорастало в народ кумовством, взятками и поборами. Пётр наступил на те грабли, которые били по лбу всем русским царям.
В 1715 году государь запретил «кормление» и назначил чиновникам зарплату, но вектор уже был задан, и телега не выскочила из колеи. В бюрократическом государстве чиновники обрели небывалое могущество. Аристократия никуда не исчезла и по-прежнему не видела для себя никакой социальной миссии, кроме обирания народа по праву благородной крови. А народ привычно раболепствовал и с поклоном нёс начальству «приношения в почесть». Гражданственность так и осталась частным делом энтузиастов.
Никакое простодушное воеводское «лихоимство» XVII века не могло сравниться с регулярной коррупцией петровского абсолютизма. Пётр понимал это – и в губернской реформе приравнял казнокрадство к государственной измене. «Объявлять» о нём теперь дозволялось страшной формулой «слово и дело!». Кстати, именно в это время в юридическом словаре России появился термин «преступление». Но чиновничьи аппараты губерний превратились в неуязвимые машины по извлечению доходов из власти. Реформа оказалась непродуманной, половинчатой, и Пётр продолжал её совершенствовать, однако главный изъян устранить было невозможно: где нет свободы личности, там восторжествует свобода корысти.
Любовь в Родине означает знание Родины и созидательную деятельность.
Искренний и неофициальный культ местночтимого святого возникает лишь тогда, когда святой выражает главную ценность какого-либо сообщества. Люди начинают поклоняться такому святому даже без санкции церкви; они просят святого о заступничестве и сами пишут иконы, как уж получается. В общем, святые маркируют собой региональную или корпоративную идентичность. Василий Мангазейский выражал приоритет божьих установлений над алчностью и потому стал главным святым пушного промысла. Далмат Исетский выражал стойкость труженика и потому стал главным святым зауральских слобод, которым угрожали степняки. А Симеон Верхотурский воплотил в себе слободской идеал чистого и бескорыстного труда, и потому он станет главным святым уральских горных заводов, где труд почитался за высшую добродетель. Симеон превратится в главного святого заводских рабочих.
Русские не переделывали инородцев под себя: принимали их такими, какие есть, и старались получить от них выгоду, не нарушая их образа жизни. Русские понимали, что образ жизни инородцев обусловлен не «отсталостью», а суровыми условиями Сибири, и вторгаться в него – значит погубить. Никто не навязывал инородцам новых князей, никто не требовал переменить обычаи, не принуждал перейти от охоты к землепашеству и принять православие (хотя бы по той причине, что попов не хватало и самим русским).
На Иртыше Москва победила Бухару, и Россия обрела источник валюты, который казался тогда бездонным. Даже просвещённые европейцы поверили в сказку, будто над Сибирью ходят удивительные тучи, из которых на землю потоком валятся пушные звери.
Для инородцев мораль была едина и для людей, и для природы. Например, они неохотно продавали телят – потому что коровы тоскуют, жалко их. Или не брали из звериных припасов всё: считалось, если мышку или бурундука лишить заготовок, зверёк от горя удавится в развилке веточки.
СЕВЕРНЫЕ ИНОРОДЦЫ СУМЕЛИ НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ ТАМ, ГДЕ ДЛЯ ЖИЗНИ ЛЮДЕЙ ПОЧТИ НЕТ НИКАКИХ РЕСУРСОВ. В УПРЯМОЙ И БЕСКОНЕЧНОЙ БОРЬБЕ С ПРИРОДОЙ ОНИ ДОБИЛИСЬ СОВЕРШЕНСТВА СВОЕЙ УТВАРИ, ОДЕЖДЫ, ИНВЕНТАРЯ И СНАРЯЖЕНИЯ. ИХ БЫТ – ЭТАЛОН ЭРГОНОМИКИ, А ИХ ПРОМЫСЛЫ – ЭТАЛОН ЭКОЛОГИЧНОСТИ. ОБЫЧНЫЙ ЧУМ, С ВИДУ СОВСЕМ НЕЗАМЫСЛОВАТЫЙ, – ШЕДЕВР ИНЖЕНЕРНОЙ МЫСЛИ.