А главное, неустанное любопытство Леонардо и его тяга к экспериментам должны напоминать нам о том, как важно не только давать готовые знания, но и воспитывать желание подвергать их сомнению, — давать волю воображению и, подобно талантливым белым воронам и бунтарям всех эпох, мыслить по-своему.
Леонардо был гением, но это еще не все: он был олицетворением всемирного разума, стремившегося постичь весь сотворенный мир и осмыслить место человека в нем.
... гений Леонардо отличался универсальностью. В мире было немало мудрецов, мысливших глубже или логичнее, и много таких, кто мыслил практичнее, но не было больше ни одного, кто блистал бы в столь многих и разных областях.
... способность Леонардо размывать грань между действительностью и воображением (сродни его технике сфумато для размывания линий в живописи) и была ключом к его творчеству. Мастерство без воображения бесплодно. Леонардо умел сочетать наблюдения с плодами воображения, и именно это сделало его самым виртуозным новатором в истории человечества.
Он преклонялся перед цельностью природы и ощущал гармонию ее закономерностей, которые ясно просматриваются и в больших, и в малых ее явлениях.
... «бесконечные творения природы», по его [Леонардо] выражению, переплетены в единое целое, пронизанное чудесными закономерностями. Эта способность объединять искусство с наукой, особенно ярко проявившаяся в знаменитом изображении идеально сложенного человека с расставленными руками и ногами, вписанного одновременно в круг и в квадрат (так называемого «Витрувианского человека»), сделала Леонардо самым многогранным творческим гением во всей истории человечества.
Вопрос, который следовало задать, звучит так: как работал разум Эйнштейна, а не его мозг. Сам Эйнштейн чаще всего объяснял свои интеллектуальные достижения любопытством. В конце жизни он сформулировал это так: “У меня нет специальных талантов, я просто неистово любопытен”.
“Странно в старении то, что постепенно утрачиваешь способность отождествлять себя со здесь и сейчас, – написал Эйнштейн своему другу, королеве-матери Бельгии. – Кажется, будто тебя в одиночестве переместили в бесконечность”.
Ему хотелось знать всё: почему люди зевают, как ходят по льду во Фландрии, как выполнить квадратуру круга, что заставляет закрываться клапан аорты, как человеческий глаз обрабатывает свет и как это сказывается на восприятии перспективы в живописи. Он напоминал, себе, что нужно выяснить как устроены плацента телёнка, челюсть крокодила, язык дятла, лицевые мышцы человека, откуда Луна берет свет и какие края у теней.
Можливо, ми надто зациклилися на дрібній чи й геть неважливій деталі. Назвімо це "ефектом Леонардо". Він був такий спостережливий, що навіть дрібні аномалії в його роботах — скажімо, нерівномірно розширені зіниці — змушують нас розмірковувати (можливо, занадто) про те, що він думав чи помічав. І це добре. Знайомство з художником надихає глядачів помічати дрібні деталі (скажімо, чому зіниці розширюються) й чудуватися ними. Натхненні його прагненням виловити всі деталі, аж до найменших, ми намагаємося повторити його трюк.
Бор встречал его [Эйнштейна] на вокзале, намереваясь на трамвае отвезти домой. По дороге они заговорились.
"Мы сели в трамвай, но разговор был столь оживленным, что заехали мы слишком далеко, - вспоминал Бор. - Мы вышли и отправились в обратный путь, но опять заехали слишком далеко".
Они ни на что не обращали внимание, уж слишком увлекательным был разговор. По словам Бора, они "ездили туда и обратно, и можно себе представить, что думали о нас люди".
Это было нечто большее, чем просто дружба. Их отношения перешли в сложную интеллектуальную взаимозависимость.
"На моей новой родине [Америке] я стал чем-то вроде enfant terrible из-за неспособности молчать и принимать все происходящее за чистую монету, - Эйнштейн написал королеве-матери Бельгии Елизавете. - Кроме того, я уверен, что старики, которым уже нечего терять, должны быть готовы говорить от имени тех, кто по молодости стеснен гораздо сильнее".
Коротко это существование, как мимолетный визит в странный дом. Тропа, по которой предстоит пройти, слабо освещена мерцающим сознанием.
Конечно, релятивистская механика ни в коей мере не была прямо ответственна за что-либо в этом роде. На самом деле взаимодействие этой теории и модернизма лежит в области мистики. В истории бывают периоды, когда расстановка сил меняет мировоззрение человека. Именно это произошло с искусством, философией и наукой во времена раннего Ренессанса, а затем еще раз с наступлением эпохи Просвещения. Теперь, в начале ХХ века, появление модернизма было связано с разрушением старых структур и отрицанием старых истин. Произошло самопроизвольное возбуждение, частью которого были работы Эйнштейна, Пикассо, Матисса, Стравинского, Шенберга, Джойса, Элиота, Пруста, Дягилева, Фрейда, Витгенштейна и десятков других людей, покинувших старую колею. Они, казалось, порывают связи с классическим способом мышления.
Позднее Эйнштейн объяснил свое понимание соотношения между наукой и религией на конференции в Нью-Йоркской объединенной теологической семинарии, посвященной этому вопросу. В сферу науки, сказал он, входит выяснение того, что имеет место, но не оценка того, что человек думает о том, как должно быть. У религии совсем другое предназначение. Но бывает, их усилия складываются. “Наука может создаваться только теми, кого переполняет стремление к истине и пониманию, – говорил он. – Однако именно религия является источником этого чувства”.
Это меня не касается, как вообще всяческая суета и суждения всех и каждого. Все предначертанное мне я перенесу как сторонний наблюдатель. [Альберт Эйнштейн]
Как бы это ни раздражало нас сегодня, в нежелании Леонардо объявлять картину готовой и расставаться с ней таилась мучительная и в то же время окрыляющая подспудная мысль: он понимал, что всегда может научиться еще чему-нибудь, овладеть новой техникой, или, как знать, его посетит внезапное озарение. И он был прав.
Итак, один из самых изобретательных художников в мировой истории украшал часы, работая за дрова, покупал краску в долг и клянчил вино.
Видения, которые не воплощаются в жизнь, это галлюцинации.
«Кто может идти к источнику, не должен идти к кувшину»
Став знаменитым, я становлюсь все глупее и глупее, что, конечно, является совершенно обычным явлением. [Альберт Эйнштейн]
С моей точки зрения, культ отдельных личностей всегда не оправдан... Я считаю несправедливым и даже безвкусным, когда отбирают кого-то, почитают их безгранично, считают героями и наделяют сверхчеловеческим умом. Такова моя судьба, и контраст
между оценкой моих достижений публикой и реальностью просто гротескный. Эта необычная ситуация была бы непереносима, если бы не одна успокаивающая меня мысль: хороший симптом, если в эпоху, которую обычно обвиняют в излишнем материализме, героями становятся люди, интересы которых лежат целиком в интеллектуальной и моральной сфере.
Сумасшедшие - это те, кто не занимается квантовой теорией. [А. Эйнштейн]
Однажды Эйнштейн сказал: "Новая идея приходит неожиданно и чаще интуитивным образом". Но поспешил добавить: "Интуиция есть не что иное, как проявление накопленного интеллектуального опыта".
"Ecc. Perché la minestra si fredda".