Нынче лишь дурак отправится на бой с мечом.
В ее глазах — все секунды пути меж звезд, бескрайняя протяженность времени, что простирается в обширной пустоте мира.
- Лучший мир приходит не в виде потопа, - вздыхает Ивонна, - но постепенно, капля за каплей. И все же иной раз кажется, что за каждую каплю приходится платить печалью и скорбью. Это нас разрушает.
- Очень грустно, когда чья-то жизнь, - говорит Олвос, - определяется отсутствием кого-то другого.
Истинные битвы, настоящие битвы, редко оказываются просчитанными, как движения танцоров: они хаотичные, уродливые, непредсказуемые и быстрые - чтобы спасти или растратить жизнь, требуется жалкая горстка секунд.
"До чего жуткий грех - нетерпение, - думает он. - Оно делает нас слепыми к текущему моменту, и лишь когда он превращается в минувший, мы оглядываемся и понимаем, каких сокровищ лишились".
- Жить с ненавистью, - говорит Сигруд, - это все равно что хватать горячие угли, чтобы бросать их в того, кого считаешь врагом. Кто из вас сильней обожжется?
- ...Это ведь была изначально твоя идея: соорудить такую карманную реальность внутри Таваан. Если бы ты это не придумала, мы бы уже все погибли. - Стоит ли благодарить того, кто говорит «Сделайте это», но сам мало что делает, – спорный вопрос.
Мы все - лишь сумма наших мгновений, наших поступков.
Мулагеш улыбается, глядя на них, упиваясь их молодостью, оптимизмом, наивностью, дурацким цинизмом. Да, ее молодость осталась далеко позади, но беречь, учить и наблюдать за ней — прекрасно. В действительности, это самое замечательное, что есть в жизни.
Ваши правители и пропаганда внушили тебе фальшивые представления о войне, о воине под ярмом цивилизации и ее прихотей. Но, несмотря на хорошие манеры и самопровозглашенную цивилизованность, ваши правители с преогромным удовольствием отправят солдата на смерть, чтобы улучшить свой имидж и чтобы не поднималось в цене сырье. Они отправляют на смерть чужих детей и вспоминают о них только тогда, когда есть возможность громко и пышно поспекулировать на их смерти, восхваляя великую жертву, которую они принесли.
— А разве сейчас вы не обращаете людей в рабство? — спрашивает старик. — Из чего только не куют нынешние цепи. Например, из бедности. Из страха. Ритуалы, обычаи — это тоже цепи. Все действия есть лишь формы рабства, способ заставить людей делать то, что им совершенно не хочется делать.
Война, оказывается, это не когда одни побеждают других, и не сражения отдельных армий и народов, а единый чудовищный акт самоуничтожения, словно человечество взрезало себе живот, чтобы выпустить кишки на колени.
Он вспоминает слова Шары: «Мало кто может на самом деле выбирать, как ему жить. Лишь немногим хватает силы решать, какой будет их реальность. Даже если мы победим - изменится ли это?»
Люди не меняются. Государства не меняются. Их меняют. Они сопротивляются. А иногда и дерутся.
Признаться, что ты один, означает стать по-настоящему одиноким.
Наверное, единственный способ по-настоящему начать с чистого листа — это смыть написанное кровью.
- Нам мало что удается выбирать. Что с нами будет, умрем мы или выживем, кого любим. Но мы можем, по крайне мере, сделать один выбор: признать, что иногда нам хорош. И иногда этого достаточно.
Война - естественное состояние человека. Война делает его сильным.
Но настоящий солдат, я думаю, не захватывает. Он отдает.
— Что отдает?
— Что угодно, — ...— Все, если уж на то пошло. Мы — служим, как я сказала. Солдат служит не для того, чтобы забирать. Мы трудимся не для того, чтобы что-то иметь, мы трудимся ради того, чтобы у других что-то было. Клинок — не хороший друг солдата, это ноша, причем тяжелая, и им надо пользоваться осторожно и с осмотрительностью. Хороший солдат сделает все, чтобы не убивать.
Когда мир поворачивается к тебе задом, нужно найти пару угольков, чтобы они тлели в сердце.
Жизнь — лишь прелюдия к смерти. Другие миры ждут нас.
Живи и избирай свой путь, зная эту тайну. Мы все встретимся, когда падет темное покрывало этого мира. Мы обнимемся на далеких белых берегах и отпразднуем нашу окончательную победу.
Какой-то рассудительный уголок ее отказавшего мозга начинает понимать, что информация, от чисел до ощущения и слов, – всего лишь способ установить перспективу: мы только потому отличаем зеленый, что для сравнения у нас есть синий, и три нам понятно потому, что мы сравниваем его с двумя и видим, что оно на один больше. Приближенные свойства, поведение, закономерности любых наблюдаемых явлений определяются только по схожести и несхожести с другими; мы что-то знаем только тогда, когда знаем то, что рядом с ним.
В Винке есть места, в которых больше одного места. Места, уводящие в неожиданные места. Комнаты в комнатах, двери в дверях, миры, запрятанные в наперсток или чайную чашку.
Надо только знать, где искать.
Хороший историк держит прошлое в голове, а будущее – в сердце.