Мы носились как очумелые, спасаясь от пухлых ручек, догоняющих нас с восторженным визгом, перепрыгивая через поваленную мебель и валяющихся детей, бились в стекла и делали вид, что умерли. Ничего не помогало, и я проклинала всех родителей, не позволяющих своей детворе завести питомца
и тем самым практически понуждающих ее на столь зверское обращение с чужими, ни в чем не повинными животными. Ну правда же! Или вы знаете хоть одного ребенка, издевающегося над своей собственной собакой на протяжении мало-мальски длительного времени? Если базовая потребность в общении с собакой удовлетворена, то всем остальным жить на белом свете становится гораздо легче.
Папа позеленел от негодования. Он страшно разозлился и даже не пытался этого скрыть. После ухода Никусиных клиентов и ревизора с хозяйкой, которую в конце концов нашли почему-то заблудившейся на чердаке, он в ярости метался по всему дому и кричал, что пока что он еще сам может решать, с каким бредом ему соглашаться, а с каким нет, и что он голова семейства.
Вот это мне очень понравилось, и я сразу решила распределить роли и остальным. Мама оказалась руками, Никуся - мозгами и ногами, а Сашка - голосовыми связками. Сеструха была животом, а я...Ну себе я отвела роль сердца...
Когда я под вечер после долгого сна, наполненного бредовыми кошмарами со взрывающимися разноцветными шарами, наконец пришла в себя, я была уже не простой собакой. Я была собакой, ради которой человек готов рисковать здоровьем и, может быть, даже жизнью. Я и до этого знала, что мы ценные члены семейства, но никогда раньше не понимала так отчетливо значение слова "любовь". Я была по-настоящему любима. Если вам это покажется наивным и пафосным, то пусть будет так. Но в тот вечер я ощутила себя человеком.
Дети уже удалились куда-то на второй этаж, и только изредка их босые ноги появлялись перед нами на ступеньках, а их улыбающиеся головы свешивались к нам, только чтобы сразу с визгом убежать снова наверх. Каждый раз то мама, то папа прикрикивали им вдогонку, что кому-то уже давным-давно пора спать, но так ни разу и не удосужились встать с дивана (или с кресла в папином случае) и пойти их уложить. Чудесным образом в какой-то момент детские крики и топот действительно затихли сами собой, что могло означать только одно. Успех родительского ленивого невмешательства.
Я немного расслабилась. В отличие от сеструхи, за психическое здоровье которой я уже начала немного переживать. Нехотя я вспомнила приют. Там было плохо, бесспорно плохо, и холодно, и голодно, но мы вопреки нашему желанию успели привыкнуть к той жизни. Пусть она была тюремной, но там все было четко и предельно понятно. В одно и то же время корм, в одно и то же время визит поникшего доктора, редкие волонтерские выгулы, полная свобода. Вы спросите, в чем же тут свобода? Свобода вести себя как приспичит. Хоть ты вой всю ночь напролет, от приюта никто не ожидает спокойствия и тишины. Делай свои дела, когда и куда хочешь, все равно с утра уберут. Хочешь, реагируй на реплики работников и посетителей, хочешь, не реагируй. Тогда они просто недолго задержатся у твоего вольера, но что тебе с этого? Хочешь спокойствия, ляг себе на подушку и лежи, никто тебя не будет трогать. Строгий распорядок, ни ласки, ни любви, ни тепла, но полная свобода и легкость от нахождения на самом дне. Хуже быть не может, с тебя нечего взять, ты изгой общества, если так угодно, поэтому веди себя уж как хочешь. Ни за что в жизни я бы не подумала о том, что где-то в далеком уголке моего сердца может затаится тоска по месту, которое привычно рассматривалось как ад.
Наконец-таки свет в большой комнате погас, и мама с папой прошли мимо нас к лестнице. Мама наклонилась еще раз нас погладить, и в ее прикосновении я заметила еле уловимое опасение. Она гладила нас как чужих. С неуверенность и плохо скрываемым напряжением. Скрип лестницы унес их от нас далеко-далеко. Как будто в другой, недоступный для нас мир.
Дом затих, слышалось только капание крана на кухне. Сеструха умудрилась заснуть в том же положении, в котором она провела, не двигаясь, последние часа три. Одиночество настигло меня без предупреждения и с невероятной силой. Мне стало совсем грустно и тоскливо. Казалось, что приют засел в нас намертво и навсегда.
Вы, люди, делаете такое, чего нам никогда не понять нашими ограниченными умами. Да-да, я не скромничаю и не прибедняюсь. Я знаю, и каждая собака знает, что ее хозяин, да любой волонтер или человеческий щенок - возвышенное существо, неподдающееся пониманию нашего разума и каким-то глупым догадкам. Мы любим музыку, наверное, вы не раз это замечали, если вы хоть иногда общаетесь с животными. Но только вы можете положить руки на клавиши или дотронуться до струн и пустить в свет это волшебство, уносящее любого слушающего в иные миры.
Вы загадка. И иногда трудно поверить в том, что вы вообще существуете, потому что вы очень отличаетесь от нас и других зверей. Но вы есть, это факт. И мы полностью в ваших руках. При всех ваших поразительных возможностях вы должны быть богами, любящими, щедрыми и добрыми. И когда вы бываете жестокими и злыми, это настолько не соотносится с нашим представлением о вас, что при любом малейшем намеке на то, что в этот раз вы не причините нам боль, мы с радостью снова бежим к вам.
Я не пытаюсь надавить на жалость или спеть дифирамб про ответственность. Я пытаюсь объяснить, что наша жизнь, вероятно, кажущаяся вам короткой и пустой, так же наполнена полетами искрящегося счастья и безднами мрака, как и ваша. Даже если измеряется это иначе.
Так как не могло быть Земли после потухшего Солнца.
Горькая правда в том, что все дети когда-нибудь становится взрослыми. И избежать этого тебе никак не удастся.
Но так уж человек устроен, что что скорее видит черное, чем белое, скорее уродство, чем красоту.
Пироги, как и людей, не стоит оценивать по внешности.
Всегда, когда хочется расплакаться, сперва надо заварить крепкого сладкого чая.