Меня будто тихоокеанская волна пришибла со всей дури. Хочется встать, послать их всех подальше, собрать вещи и свалить, но что-то держит, не отпускает. Какой-то невидимый якорь, тяжелый и крепкий.
Между простыми людьми нет никакой вражды. И не должно быть. Люди умнее, чем кажется политикам, они все равно общаются, все равно любят друг друга, как бы их ни пытались разделить.
Осторожно поднимаю глаза и понимаю: он это знает. Знает! И ключи от моего сердца уже у него. В его сильных мужских руках, в грубых ладонях. В пальцах, стиснутых сейчас на моих бедрах.
Русский язык – богатый язык, гармоничный. У одного только слова «умереть» более тридцати синонимов. С ума сойти!
Вообще, я заметил, что русские всякий раз пытаются накормить тебя до смерти.
Сомнение и скептицизм дают этим людям потрясающую способность приспосабливаться и побеждать.
Закон сборов: если сборы идут нормально, значит, что-то здесь не так!
Закон стоянки: самая хорошая стоянка уже занята другой группой.
Закон кухни: кто может – готовит обед, кто не может – раздает советы.
Сколько ни развешивай, все равно все сгорит! – ворчит Никита. – Это закон костра!
Эта кроха с характером, а значит, вдвойне приятнее будет утереть ей нос.
Я с ума схожу, натурально зверею, стоит только посмотреть на нее.
– Закон фотосъемки, часть вторая, – хмыкает Калинин, – самые удачные фотографии всегда получаются случайным нажатием на кнопку.
– Закон фотосъемки, – говорит мне Дима, внезапно оказавшийся вдруг за спиной. – Если фотоаппарат всегда под рукой, то снимать нечего.
Я тогда и не знала, что настоящий мужчина – это тот, чья женщина может сказать, что она счастлива с ним, а не тот, кто носит бороду и чешет яйца.
Нравится? Да. Да так нравится, что с утра хочется петь, а к вечеру застрелиться.
Осознаю вдруг наше главное различие. С детства нас в США учат, что весь мир создан для того, чтобы помочь нам добиться успеха. Приди и возьми свое. Здесь же люди с ранних лет готовятся к тому, что вокруг их будут ждать препятствия, которые нужно преодолевать. Сомнение и скептицизм дают этим людям потрясающую способность приспосабливаться и побеждать.
Папа проходит мимо меня и радостно указывает гостю на комнату. – Сделаем из него человека. И не таких перевоспитывали. – Заметив, что парень замешкался, показывает рукой:– Ну, входи, входи. Вэлкам! Правда, здесь всего одно окно и нет отдельной ванной комнаты, зато имеется неплохой компьютер и вид на улицу. Тебе будет не скучно. – Цыкает на меня: – Переводи, переводи!
Медленно поворачиваюсь к Джастину и устало произношу:
– Папа говорит, что мы хотели поселить тебя в сарае, но, к сожалению, у нас его нет. – Взмахиваю рукой: – Поэтому – вот.
У них все едят с хлебом. После того как я видел отца Зои, поедающего арбуз с хлебом, меня уже ничем не удивить. Даже несмотря на то, что меня убеждали, будто остальные русские так не делают, верится с трудом. Если увижу, как они хлеб с хлебом едят, даже бровью не поведу.
– Закон дров, – вещает Калинин. – Умение рубить дрова растет прямо пропорционально количеству ударов топором по колену.
Мне смешно. Вчера этот бугай размахивал кулаками, как Брюс Уиллис, а сегодня обижен тем, что жизнь в России так сурова, – это ужасно мило.
Одеты, но совершенно обнажены друг перед другом нашими чувствами.
Давай, Славян, шевели окорочками.
У русских на лице такое выражение, будто они идут убивать. Хладнокровие, сила, суровость. Настоящая ледяная мощь. Но стоит спросить, как добраться куда-то, или сказать, что заблудился, они тотчас (все как один) расплываются в улыбке и бросаются помогать. Рассказывают, подсказывают, пытаются ободрить, даже если совсем не говорят по-английски.
Зоя – моя болезнь, она же – лекарство.