Какая, например, мать, нежно любящая свое дитя, не испугается и не заболеет от страха, если ее сын или дочь чуть-чуть выйдут из рельсов: «Нет, уж лучше пусть будет счастлив и проживет в довольстве и без оригинальности», - думает каждая мать, закачивая свое дитя. А наши няньки, закачивая детей, спокон веку причитывают и припевают: «Будешь в золоте ходить, генеральский чин носить!» Итак, даже у наших нянек чин генерала считался за предел русского счастья и, стало быть, был самым популярным национальным идеалом спокойного, прекрасного блаженства.
Поминутно жалуются, что у нас нет людей практических; что политических людей, например, много, генералов тоже много; разных управляющих, сколько бы ни понадобилось, сейчас можно найти каких угодно - а практических людей нет. По крайней мере все жалуются, что нет.
Сумасшедшие! Диким и бесчеловечным общество признают, за то что оно позорит обольщенную девушку. Да ведь коли бесчеловечным общество признаешь, стало быть, признаешь, что этой девушке от этого общества больно. А коли больно, так как же ты сам-то ее в газетах перед этим же обществом выводишь и требуешь, чтоб это ей было не больно? Сумасшедшие! Тщеславные! В бога не веруют, в Христа не веруют! Да ведь вас до того тщеславие и гордость проели, что кончится тем, что вы друг друга переедите, это я вам предсказываю.
гласность есть законное право всякого
Возвратясь в штиблетах узких,
Миллион наследства взял,
Богу молится по-русски,
А студентов обокрал.
…сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то
говорить. Но главное то, что всего яснее и скорее на русском сердце это заметишь, и вот мое заключение!
- Там давно были?
- Каждый день, каждый день.
- Вчера, стало быть?
- Н-нет; четвертого дня-с.
- Как жаль, что вы немного выпили, Лебедев! А то бы я вас спросил.
- Ни-ни-ни, ни в одном глазу!
Лебедев так и наставился.
- Скажите мне, как вы ее оставили?
- И-искательна…
- Искательна?
- Как бы всё ищет чего-то, как бы потеряла что-то. О предстоящем же браке даже мысль омерзела и за обидное принимает. О нем же самом как об апельсинной корке помышляет, не более, то есть и более, со страхом и ужасом, даже говорить запрещает, а видятся разве только что по необходимости… и он это слишком чувствует! А не миновать-с!.. Беспокойна, насмешлива, двуязычна, вскидчива…
Волка бояться - в лес не ходить!
Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Нажив деньги, знайте, - я буду человек в высшей степени оригинальный. Деньги тем всего подлее и ненавистнее, что они даже таланты дают. И будут давать до скончания мира.
- Я вас подлецом теперь уже никогда не буду считать, - сказал князь. - Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, - вот и урок: не судить, не имея опыта.
знаете поговорку: «Кого люблю, того и бью».
Разве можно жить с фамилией Фердыщенко?
…дура с сердцем и без ума такая же несчастная дура, как и дура с умом без сердца. Старая истина. Я вот дура с сердцем без ума, а ты дура с умом без сердца; обе мы и несчастны, обе и страдаем.
Бог ищет людей, хороших, конечно, а злых и капризных ему не надо; капризных особенно, которые сегодня решают одно, а завтра говорят другое. Понимаете, Александра Ивановна? Они, князь, говорят, что я чудачка, а я умею различать. Потому сердце главное, а остальное вздор. Ум тоже нужен, конечно… может быть, ум-то и самое главное.
- Этакая сила! - вскричала вдруг Аделаида, жадно всматриваясь в портрет из-за плеча сестры.
- Где? Какая сила? - резко спросила Лизавета Прокофьевна.
- Такая красота - сила, - горячо сказала Аделаида, - с этакою красотой можно мир перевернуть!
- Да, хороша, - проговорила она наконец, - очень даже. Я два раза ее видела, только издали. Так вы такую-то красоту цените? - обратилась она вдруг к князю.
- Да… такую… - отвечал князь с некоторым усилием.
- То есть именно такую?
- Именно такую.
- За что?
- В этом лице… страдания много… - проговорил князь, как бы невольно, как бы сам с собою говоря, а не на вопрос отвечая.
- Он, впрочем, хорошо с нашими лицами вывернулся, - сказала Аглая, - всем польстил, даже и maman.
- Не остри, пожалуйста, - вскричала генеральша. - Не он польстил, а я польщена.
- Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота - загадка.
Через детей душа лечится…
Ребенку можно всё говорить, - всё; меня всегда поражала мысль, как плохо знают большие детей, отцы и матери даже своих детей. От детей ничего не надо утаивать, под предлогом, что они маленькие и что им рано знать. Какая грустная и несчастная мысль! И как хорошо сами дети подмечают, что отцы считают их слишком маленькими и ничего не понимающими, тогда как они всё понимают. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет.
- Это странно, - заметила генеральша.
- Князь - демократ, - отрезала Аглая…
- Это всё философия, - заметила Аделаида, - вы философ и нас приехали поучать.
- Вы, может, и правы, - улыбнулся князь, - я действительно, пожалуй, философ, и кто знает, может, и в самом деле мысль имею поучать… Это может быть; право, может быть.
- И философия ваша точно такая же, как у Евлампии Николавны, - подхватила опять Аглая, - такая чиновница, вдова, к нам ходит, вроде приживалки. У ней вся задача в жизни - дешевизна; только чтоб было дешевле прожить, только о копейках и говорит, и, заметьте, у ней деньги есть, она плутовка…
- Это очень хорошо, что вы смеетесь. Я вижу, что вы добрейший молодой человек, - сказала генеральша.
- Иногда недобрый, - отвечал князь.
- А я добрая, - неожиданно вставила генеральша, - и, если хотите, я всегда добрая, и это мой единственный недостаток, потому что не надо быть всегда доброю. Я злюсь очень часто, вот на них, на Ивана Федоровича особенно, но скверно то, что я всего добрее, когда злюсь.
- Я осла видела, maman, - сказала Аделаида.
- А я и слышала, - подхватила Аглая. Все три опять засмеялись. Князь засмеялся вместе с ними.
- Это очень дурно с вашей стороны, - заметила генеральша. - Вы их извините, князь, а они добрые. Я с ними вечно бранюсь, но я их люблю. Они ветрены, легкомысленны, сумасшедшие.
- Почему же? - смеялся князь. - И я бы не упустил на их месте случай. А я все-таки стою за осла: осел добрый и полезный человек.