Когда папа вошел ко мне, я читала газету, которую принес Йеркер. Папа с чуть ироническим видом сказал:
- Правильно делаешь! Читай еженедельные газеты, если хочешь знать, чего абсолютно не бывает в реальном мире!
Тетка Ольга часто говорит, что сиротский приют - это старое воронье гнездо, которое даже грешно содержать в чистоте...
"Ну что ж, хорошо начинается неделька!" - сказал один чудак, которого должны были повесить в понедельник.
В куче нарезанных газет можно было всегда почитать что-нибудь интересное и на какое-то время забыть про разных там красивых жен торговцев и кружевные зонтики в этом жестоком мире.
Вокруг было так тихо. На противоположном берегу красиво и печально куковала кукушка, отчего человек становился как-то добрее.
— Это какая-то шальная кукушка, — сказал Оскар. — Лето кончилось, и ей пора превращаться в ястреба, неужто она этого не знает?
Оскар сидел на берегу и брился, глядя в осколок зеркала, который он достал из своего волшебного рюкзака.
— А у нас в школе учительница говорила, что это только суеверие, будто после середины лета кукушка становится ястребом, — крикнул Расмус из воды.
— А ты докажи! — предложил Оскар.
— Докажу! Ведь ты, Божья кукушка, не становишься осенью Божьим ястребом.
— Нет, тут уж ты прав. — Оскар закончил бриться, достал латунную расческу и стал причесывать свои кудрявые волосы. — Ястребом я никак не стану.
Расмус разложил бутерброды на камне.
— Вот эти с сыром, — сказал он, — бутерброды невесты льва, а вот эти — могилы Иды.
— А вот это шум водопада Авеста, — подхватил Оскар, поднося ко рту бутылку с молоком.
Счастливчик тот , у кого есть отец и мать.
Он остановился на крыльце и стал ждать Оскара. Его котенок нежился на солнышке. Да, вот это уж точно волшебный день. У него есть озеро, котенок, отец и мать. У него есть дом. Вот этот маленький серый домик и есть его родной дом. Бревна старые, истертые до блеска, шелковистые. Какой красивый, какой хороший этот дом! Маленькой, худой, грязной рукой Расмус гладил бревна родного дома.
Когда тебе девять лет, пятеро щенков заставят тебя забыть все печали на свете.
От страха Расмус еще крепче уцепился за ветку. Он молил бога, чтобы фрёкен Хёк поскорее убралась восвояси. Долго так висеть он бы не смог, а стоило бы ему хоть чуточку расслабить руки, как он медленно опустился бы вниз и очутился бы перед фрёкен Хёк. Да к тому же на нем была казенная рубашка в голубую полоску, которая уже издали бросалась в глаза. Другое дело - птицы! На деревьях их почти невозможно заметить. Природа наделила их защитной окраской - объясняла им учительница в школе. А к приютским ребятам природа была не столь благосклонна и не наделила их защитной окраской, поэтому Расмусу оставалось только горячо желать, чтобы фрёкен Хёк уходила поскорее, пока он не сорвался с ветки.
- Я принц крови, - начинал Альбин из своего угла, он всегда начинал так. Он утверждал, что его отец родом из королевской семьи, а сам он попал в приют по чистой случайности.
- Это случилось, когда я был маленьким красивым ребенком, - говорил Альбин. - Но, когда я вырасту большой, я разыщу своего отца, и тогда вы увидите, черт возьми! Кто был добр ко мне, получит от меня подарки.
- Спасибо, Ваше Величество, - говорил Стуре-Петер. - Расскажи, что мы получим.
Эта игра повторялась часто. Никто, кроме самого Альбина, не верил, что он принц крови, и никто, кроме того же Альбина, не верил, что он когда-нибудь сможет подарить им хотя бы пять ёре. Но все они тосковали по удивительному, непохожему на их будничную тусклую жизнь без сказок, без игрушек, без детских радостей. Поэтому они охотно слушали Альбина, который, лежа по вечерам в своей кровати, налево и направо раздаривал коньки и веселые игры, велосипеды и книги.
– Но подумать только, если бы он догадался, кто ты, – сказал я. – И если б они тебя схватили!
– Да, они схватили бы Львиное Сердце, а не маленькую кучку дерьма! – ответил Юнатан.
– Маттиас, ты никогда никого не боишься? – спросил я, когда стражник скрылся из виду.
– Ясное дело, боюсь, – ответил Маттиас. – Чувствуешь, как бьется сердце? – спросил он и, взяв мою руку, приложил ее к груди. – Все мы боимся, – продолжал он, – но иногда нельзя это показывать.
... так уж устроено, что никто не любит предателей - даже те, кто использует их.
Я спросил Юнатана, почему он должен идти на такое опасное дело. Нет чтобы сидеть себе дома в Рюттаргордене, у очага, и наслаждаться жизнью. А он ответил, что есть дела, которые человек должен делать, даже если они опасные.
— А почему? — спросил я.
— Потому что иначе это не человек, а ни то ни се, дерьмо!
Но тот, кого любят боги, умирает молодым.
Мне казалось отвратительным, что кто-то посмел застрелить летящую голубку, такую белую и невинную, даже если она несла тайную весть.
Есть вещи, которые нужно делать, чтобы быть человеком, а не ошметком грязи.
Тираны живут в страхе.
– Но я же никого не могу убивать, – сказал Юнатан, – ты ведь знаешь это, Урвар!
– Даже если речь пойдет о спасении твоей жизни? – спросил Урвар.
– Да, даже тогда, – ответил Юнатан.
Урвар этого никак не мог понять, да и Маттиас тоже едва ли.
– Если бы все были такими, как ты, – сказал Урвар, – то зло безраздельно и вечно правило бы миром!
Но тогда я сказал, что если бы все были как Юнатан, то на свете не было бы никакого зла.
Дело в том, что никто не любит предателей, даже если пользуется их услугами.
Когда папа вошел ко мне, я читала газету, которую принес Йеркер. Папа с чуть ироническим видом сказал:
- Правильно делаешь! Читай еженедельные газеты, если хочешь знать, чего абсолютно не бывает в реальном мире!
Но, как бы там ни было, мама, вероятно, пожалела фру Альберг, и в результате ей тоже разрешили спеть.
— Вероятно, все обойдется, если дать ей спеть, — заметила мама. — Трудность лишь в том, чтобы заставить ее когда-нибудь прекратить пение.
Я постоянно испытываю ужасное желание попытаться быть такой же милой, какой, ей представляется, я являюсь на самом деле.
Все воровские и бандитские уловки дозволены, когда надо обуздать дерзких братьев.