«Похоже, они заботятся о том, чтобы я больше не боялась зимы», – с горечью подумала Рони, вслушиваясь в яростное шипение и сиплый посвист гнусных тварей.
-Знаешь,о чем я думаю? О том,как легко все разрушить из-за чепухи...
-Вот и давай теперь,-сказал Бирк,-остерегаться чепухи...А знаешь,о чем я думаю? О том,что ты мне дороже,чем тысяча ножей!
— Только скинь-ка поскорей мой ремешок! Я не хочу быть с тобой связанной, понял?
— Понял, но теперь я все равно с тобою связан. Даже без ремешка.
Так Рони было разрешено ходить, куда ей вздумается. Но перед этим Маттис предупредил ее о тех опасностях, которые ей угрожали.– Значит, так: остерегайся злобных друд, и серых гномов, и разбойников Борки.– А как я узнаю, что это злобная друда, или серый гном, или разбойник Борки?– Сама разберешься, – ответил Маттис.– Ясно, – сказала Рони.– А еще смотри не заблудись, – продолжал Маттис.– А что мне делать, если я заблужусь?– Найди нужную тропинку.– Ясно, – сказала Рони.– И еще смотри не упади в реку.– А что мне делать, если я упаду в реку?– Выплыви.– Ясно.– А еще смотри не загреми в пропасть. – Маттис вспомнил о той бездонной пропасти, которая возникла в ту ночь, когда молния ударила в разбойничий замок.– А что мне делать, если я все-таки в нее загремлю?– Тогда ты уже ничего не сможешь сделать, – произнес Маттис и вдруг так горько застонал, словно вся печаль мира собралась в его груди.– Ясно, – сказала Рони, когда Маттис перестал стонать. – В таком случае я постараюсь не упасть в пропасть. Еще есть какие-нибудь другие опасности?– Конечно, полным-полно, но их ты сама увидишь. А теперь иди!…
Маттис только вздохнул и прижал ее к своей груди.
– Ну, а ты помнишь, чего еще тебе надо остерегаться? – спросил он.
Да– да, все это она, конечно, хорошо помнила. И последующие дни только и делала, что остерегалась всех опасностей, и потому заставляла себя не бояться того, что страшно. Так как Маттис ее предупредил, чтобы она остерегалась упасть в реку, она отважно скакала по скользким камням именно там, где бешенней всего бурлила вода. Не могла же она, в конце концов, гуляя по лесу, остерегаться упасть в реку. Уж если надо остерегаться реки, то только там, где кипят стремнины и закручиваются водовороты.
– Пойми, дочка, я беру только у богатых, – пояснил он. Потом подумал немного и продолжил: – И отдаю часть бедным. Да-да, именно так.
Тут снова захихикал Лысый Пер:
– Точно! Помнишь, ты подарил целый мешок муки бедной вдове с восемью детьми?
– Еще бы! Вот так я и поступаю!
Он погладил свою черную бороду, потому что был очень доволен и собой, и Лысым Пером. А Лысый Пер все хихикал и хихикал:
– Маттис, у тебя отличная память, о, просто отличная! История с вдовой, дай-ка я прикину, была лет десять назад, да, не меньше. Что и говорить, ты частенько помогаешь бедным, примерно раз в десять лет!
Теперь, когда поединок был уже позади, у него болело все тело, каждый ушиб, каждая царапина давала себя знать. Маттис не мог сомкнуть глаз, и его бесило, что Ловиса так спокойно спит рядом с ним. Наконец он не выдержал и разбудил ее.
– У меня все тело ноет. А ты спишь, как сурок… – простонал Маттис. – Одна утеха, что этому негодяю Борке сейчас не лучше, чем мне. А может, еще и похуже! А?…
Ловиса повернулась к стене.
– Все мужчины… – начала она, но не договорила, потому что уснула.
Рони никогда не видела, как умирают люди, и она заплакала.«Но ведь старик так устал жить, – подумала она. – Особенно за последние дни. Может, он ушел куда-нибудь отдохнуть, и мы только не знаем куда».
- Знаешь, о чём я сейчас думаю? О том, как легко всё испортить безо всякой причины.
Разве не удивительно, что можно радоваться и печалиться в одно и то же время?
Потом наступила зима. Повалил снег, стукнули морозы, и иней превратил Ронин лес в хрустальный лес, самый великолепный, какой только можно вообразить.
Когда сердце горячее и сильно бьется, замерзнуть невозможно.
"У меня не было пианино, поэтому я не могла попробовать. Уверяю тебя. Томми, нужна большая тренировка, чтобы играть на пианино без пианино".
Настоящая воспитанная дама ковыряет в носу, когда ее никтошеньки не видит!
– Да как ты не понимаешь, – перебил ее Томми, – никакого цирка тебе покупать не придется. Деньги платят, чтобы смотреть…
– Этого еще не хватало! – возмутилась Пеппи и быстро закрыла глаза. – За то, чтобы смотреть, надо платить деньги? А я ведь целыми днями только и делаю, что глазею по сторонам. Никогда не сосчитать, на сколько денег я уже всего нагляделась.
– Никогда не разрешайте детям играть с огнестрельным оружием, – сказала Пеппи и взяла в каждую руку по пистолету. – А то может произойти несчастье, – добавила она и нажала на курки.
Грянули два выстрела.
– Чтобы потерпеть кораблекрушение, – сказала Пеппи вдруг, – надо для начала иметь корабль.
- Как, ты не протрешь пол тряпкой? - с удивлением спросила Анника.
- Нет, зачем, пусть высохнет на солнышке... Думаю, он не простудится...
- Р-рр-ружья напер-рр-ревес!
Эта оглушительная команда донеслась из прихожей, и через мгновение Пеппи Длинныйчулок стояла на пороге гостиной.
- Р-р-рота, шаго-оо-мар-р-рш! - И Пеппи, чеканя шаг, подошла к фру Сеттергрен и горячо пожала ей руку.
- Колени плавно сгибай! Ать, два, три! - выкрикнула она и сделала реверанс.
Улыбнувшись во весь рот хозяйке, Пеппи заговорила нормальным голосом:
- Дело в том, что я невероятно застенчива и если бы сама себе не скомандовала, то и сейчас еще топталась бы в прихожей, не решаясь войти.
- И вообще, ребята, знайте: никаких привидений не существует, - добавила она помолчав, - и я щелкну в нос того, кто станет говорить, что они есть.
- Да ведь ты сама это говорила! - воскликнула Анника.
- Говорила,- согласилась Пеппи.- Значит, придется себя самой щелкнуть в нос.
...если очень усердно править на острове полгода, то другое полугодие подданные прекрасно обойдутся без короля.
Пустяки, ночные рубашки не опасны! Они кусаются только, когда на них нападают.
-Может, она и не всегда умеет себя прилично вести.Но у нее доброе сердце, а это куда важнее.
-Но кто же говорит тебе по вечерам, когда нужно ложится спать или что-нибудь в этом роде? - спросила Анника.
-Это делаю я сама,-сказала Пеппи.
-Сначала я говорю это один раз ласково, и если не слушаюсь, то говорю это еще раз уже строго, а если я все-таки не желаю слушаться, то задаю себе взбучку.
Подумать только - корова, а упряма, как осел!