– Это для Аслана любое время – скоро, а в моём доме, если голоден, любое время обеденное.
– Не грусти, мы скоро увидимся.
– Скажи, Аслан, скоро – это когда? – спросила Люси.
– Для меня скоро всё, – ответил Аслан и мгновенно исчез
– Ой! Неужели я всё испортила? Ты хочешь сказать, что мы оставались бы подругами, если бы я этого не слышала, и дружили бы всю жизнь?
– Дитя моё, – мягко напомнил Аслан, – разве я не говорил тебе однажды, что никому не дано знать, что произойдёт в будущем?
Оказаться проданным в рабство никому не хочется, но, возможно, ещё хуже, когда тебя даже купить никто не хочет.
– Ты всю жизнь наживался и калечил судьбы, так что, если даже и разоришься, нищим быть лучше, чем рабом.
– Тебе трудно это понять, малютка, – сказал Аслан, – но ничто никогда не происходит так, как уже было.
– Пожалуйста, Аслан! Мне нельзя знать?
– Знать, что могло бы произойти, дитя? Нет. Этого никто никогда не узнает.
– Вот жалость, – огорчилась Люси.
– Но каждый может узнать, что произойдет, – продолжал Аслан.
– Знаешь, Сью, мне сейчас в голову пришла ужасная мысль… Представляешь, как было бы ужасно, если бы в один прекрасный день в нашем собственном мире, дома, люди начали становиться дикими внутри, как здесь звери, а выглядели бы ещё как люди, и невозможно было бы отличить, кто из них кто…
– Я хочу сказать когда волшебник в «Тысяче и одной ночи» вызывает джинна, джинн не выбирает, явиться ему или нет. Вот и с нами случилось что-то похожее.
– Да, – добавил Питер. – Наверное, всё кажется таким странным из-за того, что в сказках тот, кто вызывает, всегда из нашего мира. Никто никогда не думал, откуда приходит джинн.
– А теперь мы знаем, что этот джинн чувствует, – хохотнул Эдмунд. – Ничего себе! Не очень-то приятно знать, что тебе могут этак свистнуть – и беги. Это даже хуже, чем, как говорит отец, «жить по милости телефона».
– Вы – мой король. Я знаю, что это не одно и то же – давать советы и получать приказы. Совет я вам дал, теперь время приказов.
– Это не земля людей. Это страна Аслана, страна живых деревьев и зримых наяд, фавнов и сатиров, гномов и великанов, кентавров и говорящих зверей.
– Ты даже не представляешь, Кор, как твой брат прав, – заметил король Лум. – Быть королем – это значит в самый страшный бой идти первым, а отступать последним; в годы неурожая облачаться в праздничные одежды и принимать за пир самую скудную трапезу.
– Разве ты не можешь сам назначить наследника? – удивился Кор.
– Нет. Мы, короли, подчиняемся закону, так что я не свободнее, чем часовой на посту.
– Это мне совсем не нравится. А Корин… я и не знал, что подкладываю ему такую свинью.
– Ура! – воскликнул братец. – Я не буду королем и навсегда останусь принцем, что куда веселее.
– А завтра, Кор, мы осмотрим с тобой замок и земли, которые, когда я умру, будут твоими.
– Отец, – возразил Кор, – править будет Корин.
– Нет, – твердо сказал Лум. – мой наследник – ты!.
– Но я не хочу! Мне бы лучше…
– Дело не в том, кто чего хочет, – таков закон.
– Стыдись! – попенял ему король. – Нехорошо издеваться над теми, кто слабее.
– Аслан, – потупился Игого, – прости мне мою глупость.
– Счастлив тот зверь, который может сознаться в глупости, пока еще молод, как, впрочем, и человек.
– Дочь моя, я прожил сто девять зим, и ни разу не видел, чтобы кому-нибудь повезло, – возразил отшельник. – Везенья нет, есть что-то иное. Я не знаю, что, но если надо, мне откроется и это.
– Я знаю много о настоящем, – проговорил старец, – мало – о будущем. Никто не может сказать, доживет ли человек или зверь до сегодняшней ночи.
– Мой хозяин едет на Север, в Ташбаан, ко двору Тисрока.
– Почему ты не прибавил «да живет он вечно»? – испугался Шаста.
– А зачем? Я свободный гражданин Нарнии. Мне не пристало говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю, что он умрет, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, потому что с Севера. Мы с тобой не будем говорить на их манер!
– Падать умеет всякий, – ответил Шаста.
– Навряд ли, – сказал конь. – Ты умеешь падать, и вставать, и, не плача, садиться в седло, и снова падать, и не бояться?
– Я… постараюсь.
– Как же продам я, твой верный раб, своего собственного сына? Разве не сказал поэт: «Сильна, как смерть, отцовская любовь, а сыновняя дороже, чем алмазы?»
– Возможно, – сухо выговорил тархан, – но другой поэт говорил: «Кто хочет гостя обмануть – подлее, чем гиена». Не оскверняй ложью свои уста.
Как сказал мудрец, прилежание – корень успеха, а те, кто задает пустые вопросы, ведут корабль глупости на рифы неудачи.
– Кто был хоть один день королем или королевой в Нарнии, навсегда останется здесь королевой или королем. Несите достойно возложенное на вас бремя, сыновья и дочери Адама и Евы!
– А кинжал ты можешь пустить в ход, только чтобы защитить себя, в случае крайней нужды. Ты тоже не должна участвовать в битве.
– Почему, сэр? – спросила Люси. – Думаю, хотя и не знаю наверняка, что не струшу.
– Не в этом дело, – сказал Дед Мороз. – Страшны те битвы, в которых принимают участие женщины.
– А вообще, послушайтесь моего совета: если вы встретили кого-нибудь, кто собирается стать человеком, но еще им не стал, или был человеком раньше, но перестал им быть, или должен был бы быть человеком, но не человек, – не спускайте с него глаз и держите под рукой боевой топорик.