Живя в Мадриде, Рубен Давид Гонсалес Гальего пишет по-русски. И не только и не столько потому, что, внук видного испанского коммуниста, он провел детство в Советском Союзе. По его мнению, только «великий и могучий» может адекватно передать то, что творилось в детских домах для инвалидов СССР. Описанию этого ужаса и посвящен его блистательный литературный дебют – автобиографический роман в рассказах «Белое на черном», ставший сенсацией уже в журнальной публикации. Издатели завидуют тем, кто прочтет это впервые. Во-первых, книга очень веселая: автор как никто умеет находить смешное в страшном. Во-вторых, он сумел конвертировать личный опыт в подлинное искусство, если, конечно, считать искусством то, что помогает жить.
Хм. Говорить про эту книгу будет нелегко, но я всё же скажу: как литературное произведение — очень слабо. Она утверждает, что к инвалидам надо относиться так же, как к остальным людям, поэтому и Гальего я рассматриваю как самого обычного писателя, не делая скидок на его физическое состояние. И писатель он плохой. Сейчас попробую объяснить, почему я считаю его совершенно неталантливым.
1. Его тема — богата, обширна, пронизана горечью. У него огромный опыт, он знает систему изнутри, он может описать всё и эмоционально, и придирчиво, как хирург, препарируя все несправедливости своего детства и детства таких же, как и он. Но он пишет скупо, обрывочно, цельная картинка не складывается, только разбросанные «плохие» моменты. Ни стержня, ни главной мысли кроме «Всё плохо, атата». Мы знаем, что с этим всё плохо и страшно, мы живём не в хрустальных дворцах, где нет информации, нужно что-то большее.
2. Это исповедь: злая, желчная, кипящая гневом и обидой, но слишком личная, как дневник, чёрный список, который каждый ведёт у себя в голове. Хорошие моменты Гальего просто игнорирует, прикрывает занавеской, не говорит ни слова. У него куча женщин, которые его любят и ухаживают за ним, но он пропускает и моменты знакомства, и ухаживания, и всё прочее хорошее — оставляя только моменты когда они вели себя не так, как ему хотелось, или расходились с ним. Всех людей, которые к нему относились хорошо он просто вычёркивает. Большинство людей он просто ненавидит.
3. Он бьёт на жалость, расчётливо и цинично. Не знаю, приятно ли ему осознавать, что большая часть литературного признания идёт к нему из-за его инвалидности. «Вот я сижу, бедный-несчастный, печатаю еле-еле одним ошибающимся пальцем, умирая от усталости после каждой половинки страницы». Так не сиди и не умирай! Надиктуй это всё кому-нибудь, тем более, что пару страниц назад ты утверждал, что тебе там кто-то помогает. А ещё ведь не каждому инвалиду удаётся вырваться за границу, заиметь личный компьютер, несколько любящих жён, детей... И после этого всё равно «Все кругом козлы и уроды».
4. Личность, которая вырисовывается на страниц его произведения, лично мне жутко неприятна. Какой смысл наезжать на собственную дочку и стараться сделать ей плохо только потому, что у тебя в детстве было плохо? Не будешь кормить её досыта, чтобы отомстить за себя в детстве? Бред какой-то. Я понимаю, что от такой жизни, как у него, сахарным пряником не станешь. Но гордиться этим и выставлять напоказ...
Итог. Это тема, которую нужно знать, на которую следует обращать внимание и посредством литературы тоже. И доверять это ознакомление «человеку изнутри» — дело правильное и нужное. Однако Гальего вызывает отторжение. Это не литература, лучше бы он нашёл талантливого журналиста и оформил это как публицистическое произведение, авось журналист ещё бы и подогнал вопросов и тем, с которыми читателю действительно полезно будет ознакомиться. А так я искренне считаю, что он едет по литературной тропе только за счёт инвалидного кресла и грустного взгляда, потому что кого выберет комиссия премии — вон того пышущего здоровьем бородача, который успешно работает и ваяет по толстому роману в год, или это измученное жизнью человеческое создание, набравшее текст пары крохотных книжечек через страдания и боль?
Хм. Говорить про эту книгу будет нелегко, но я всё же скажу: как литературное произведение — очень слабо. Она утверждает, что к инвалидам надо относиться так же, как к остальным людям, поэтому и Гальего я рассматриваю как самого обычного писателя, не делая скидок на его физическое состояние. И писатель он плохой. Сейчас попробую объяснить, почему я считаю его совершенно неталантливым.
1. Его тема — богата, обширна, пронизана горечью. У него огромный опыт, он знает систему изнутри, он может описать всё и эмоционально, и придирчиво, как хирург, препарируя все несправедливости своего детства и детства таких же, как и он. Но он пишет скупо, обрывочно, цельная картинка не складывается, только разбросанные «плохие» моменты. Ни стержня, ни главной мысли кроме «Всё плохо, атата». Мы знаем, что с этим всё плохо и страшно, мы живём не в хрустальных дворцах, где нет информации, нужно что-то большее.
2. Это исповедь: злая, желчная, кипящая гневом и обидой, но слишком личная, как дневник, чёрный список, который каждый ведёт у себя в голове. Хорошие моменты Гальего просто игнорирует, прикрывает занавеской, не говорит ни слова. У него куча женщин, которые его любят и ухаживают за ним, но он пропускает и моменты знакомства, и ухаживания, и всё прочее хорошее — оставляя только моменты когда они вели себя не так, как ему хотелось, или расходились с ним. Всех людей, которые к нему относились хорошо он просто вычёркивает. Большинство людей он просто ненавидит.
3. Он бьёт на жалость, расчётливо и цинично. Не знаю, приятно ли ему осознавать, что большая часть литературного признания идёт к нему из-за его инвалидности. «Вот я сижу, бедный-несчастный, печатаю еле-еле одним ошибающимся пальцем, умирая от усталости после каждой половинки страницы». Так не сиди и не умирай! Надиктуй это всё кому-нибудь, тем более, что пару страниц назад ты утверждал, что тебе там кто-то помогает. А ещё ведь не каждому инвалиду удаётся вырваться за границу, заиметь личный компьютер, несколько любящих жён, детей... И после этого всё равно «Все кругом козлы и уроды».
4. Личность, которая вырисовывается на страниц его произведения, лично мне жутко неприятна. Какой смысл наезжать на собственную дочку и стараться сделать ей плохо только потому, что у тебя в детстве было плохо? Не будешь кормить её досыта, чтобы отомстить за себя в детстве? Бред какой-то. Я понимаю, что от такой жизни, как у него, сахарным пряником не станешь. Но гордиться этим и выставлять напоказ...
Итог. Это тема, которую нужно знать, на которую следует обращать внимание и посредством литературы тоже. И доверять это ознакомление «человеку изнутри» — дело правильное и нужное. Однако Гальего вызывает отторжение. Это не литература, лучше бы он нашёл талантливого журналиста и оформил это как публицистическое произведение, авось журналист ещё бы и подогнал вопросов и тем, с которыми читателю действительно полезно будет ознакомиться. А так я искренне считаю, что он едет по литературной тропе только за счёт инвалидного кресла и грустного взгляда, потому что кого выберет комиссия премии — вон того пышущего здоровьем бородача, который успешно работает и ваяет по толстому роману в год, или это измученное жизнью человеческое создание, набравшее текст пары крохотных книжечек через страдания и боль?
Мы, здоровые люди, никогда не поймём, какое это жуткое дело — быть беспомощным и зависимым от расположения и порядочности других людей. И что вдвойне жутко и страшно зависеть от людей казённо-равнодушных и безнравственно-бессердечных. И многажды, бесконечно, безвыходно жутко быть в зависимости от прихотей людей преступно-халатных и осознанно-безнаказанно-умышленно мотивированных...
Ну, вот не понимаю, почему у нас устроено так, что ставят на человеке с ограниченными возможностями клеймо "идиот" или "дебил" или вообще попросту внедиагностическое "дурак" сразу и навсегда? А потом, оказавшись в стране другой, этот человек оказывается вполне даже и не тот, и не другой, да и вовсе не третий, а очень даже Стив Хокинг или, в крайнем случае, Рубен Давид Гонсалес Гальего! И ведь винить-то некого, нет никаких в этом деле внешних причин и внешних недругов, типа пресловутого Збигнева Бжезинского или плана Аллена Даллеса, а есть только мы сами, мы! Вот такой мы народ :-((
Эту книгу, как мне кажется, в обязательном порядке должен прочитать каждый грамотный и умеющий читать человек. Потому что эта книга перевернёт наши представления об инвалидах о людях с ограниченными возможностями, о том мире, в котором они вынуждены жить, и о нас самих на диаметрально противоположные! В обязательном порядке должна перевернуть! Иначе мы так навсегда и останемся самой "человечной и гуманной" страной в мире...
Моя бесконечная благодарность DelikatElena , за то, что назвала мне в качестве рекомендации в рамках Флэшмоба 2012 (15/23) именно эту книгу!
Попросила маму каждый раз когда я начинаю ныть о несправедливости судьбы отвешивать мне подзатыльник. Да посильнее. Чтобы я вспоминала ту женщину в инвалидной коляске, на борту которой выведено "я люблю жизнь". Больше сказать нечего, произведение произвело отличное впечатление, послужило лекарством. Для меня тема касающаяся инвалидов вообще больная, не могу объективно рассуждать и смотреть на все что творится за закрытыми дверями домов престарелых, детдомов и подобных учреждений. Если можно было бы создать волшебную оздоровительную таблетку и помочь всем нуждающимся, но кто я? Всего лишь человек, не герой.
Рубен делится с нами своей биографией. О том, как жилось с церебральным параличом с 70-ых годов в СССР. О скотском и бесчеловечном отношении к инвалидам, о дефиците, «плохой Америке», зеках и редких добрых людях, которые огребали за свою доброту. Книга написана легко, с юмором, злоба чувствуется несколько на несправедливость его физиологической ситуации, сколько на разницу поведения людей в России и США (когда попадаешь в хорошую жизнь и потом возвращаешься в ад). В повествовании все время идет чередование то белого, то черного, когда автор помечает счастливые и несчастные стороны жизни. Как он подмечает глупое поведение людей, у которых есть обе руки и ноги, или удивительных парней-инвалидов, которые пользовались своим положением по полной. Впечатляющая книга.
Во бы эта книга прочно засела в мое сознание и подсознание! Вот бы слова Рубена всплывали всякий раз, когда мне приспичит на что-то жаловаться, приспичит поныть! Вот бы... Иначе мне стыдно.... Мне стыдно жить так, как я жила раньше. После этой книги мне стыдно. И особенно стыдно, что даже такая прививка не способна меня излечить. Знаю же, что как жила, так и буду жить. Но теперь мне будет гораздо больнее говорить и думать о своей беспомощности, ведь с точки зрения любого героя этой книги У МЕНЯ ЕСТЬ ВСЕ - ДВЕ! РУКИ и ДВЕ! НОГИ. Господи, спасибо! И мне не стыдно повторять эту фразу сто раз на дню. Я делаю это сегодня гораздо чаще, чем в иные дни.
Одно из первых воспоминаний детства - подслушанный разговор взрослых.
- Ты говоришь, что он умный. Но он же ходить не может!
С тех пор ничего не изменилось. Всю мою жизнь о моей инвалидности говорили как о возможности или невозможности производить механические действия: ходить, есть, пить, пользоваться туалетом. Но самое главное оставалось всегда самым главным: я не мог ходить. Остальное взрослых почти не интересовало. Не можешь ходить, ты - дебил.
Все правильно. Я - не человек. Я не заслужил большего, не стал трактористом или ученым. Меня кормят из жалости. Все правильно. Так надо. Правильно, правильно, правильно.
Нужно ли хоть что-то говорить о художественной ценности книги?! Нужно? А ведь Рубену в свое время сказали, что так не пишут. А пишут еще и не так. НЕПРАВИЛЬНО! НЕПРАВИЛЬНО, что в нашей стране человеку НАДО прожить, пережить СТОЛЬКО всего, чтобы ТАК написать об ЭТОМ! НЕПРАВИЛЬНО!
Майе полтора года. Она отказалась есть кашу. Я беру, спокойно доедаю. Майя просит сначала колбаски, потом пряников. Нет ни того, ни другого, но дело не в этом. Если ты голоден – будешь есть все, нет – ходи так (детдомовское правило). Майя ходит по квартире, думает. Потом спокойно подходит к Алле и говорит: «Мама, свари картошки».
Мамы были разные. Совсем глупые мамы привозили и присылали детям конфеты. Умные мамы привозили сало, чеснок, домашние консервы – в общем, нормальную еду.
Я не люблю белый цвет. Белый – цвет бессилия и обреченности, цвет больничного потолка и белых простыней. Гарантированная забота и опека, тишина, покой – ничто. Вечно длящееся ничто больничной жизни.Черный – цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений, временных пауз между белыми, бесконечно длинными дневными промежутками телесных немощей. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы, цвет, который я выбрал для своей электроколяски.
В дом престарелых попадали все, кто не ходил. Ни за что, просто так.
Просить помощи у других — самая страшная и неприятная вещь в жизни.