Один день Ивана Денисовича

Бодался писатель со слогом

11 ноября 1983 года, призывной пункт Советского района города Брянска. Идет густой снег, а еще идет формирование команд, напротив на плацу стоят ребята, которых набирают в учебку ВДВ куда-то в Узбекистан, в Фергану, кажется. Ясно, что им светит Афган. Нас - очкариков, хлюпиков и прочую интеллигенцию повезут в Красноярск в желдорбат.

Через месяц нашу часть погрузят в поезд и отправят в Хабаровский край, на БАМ, высадят среди болота, где будет стоять старый, заброшенный военный городок. Два месяца будут идти эшелоны, на которых будет перевозиться техника и стройматериалы, а мы будем всё это разгружать при морозе ниже -40 (мой личный рекорд -57), спать будем на матрасах, брошенных на полу не топленной казармы, прямо в бушлатах, есть будем из котелков, куда будут по очереди наливать первое, накладывать второе, а потом наливать чай или компот, при этом ложка будет примерзать к губам. Был у нас один армянин, который догадался пописать против ветра - отморозил себе кое-что. Плюс куча всяких других прелестей, ну, и работа, работа, работа на пятидесятиградусном морозе - грузы, шпалы, бревна... Можно сказать, что первые полгода своей службы я провел в натуральном лагере, потому что охранники с автоматами из своих же (охранный взвод) стояли на всех выходах. А потом я попал в элитную часть и это была уже совсем другая служба, с привилегиями, с расположением командного состава (я пошел на дембель с медалью "За строительство БАМа"), и всё это в одной и той же армии, при одной и той же системе.

Это я пишу не для того, чтобы меня пожалели, а для того, чтобы было понятно, что когда через пять лет после сих трудов праведных мне в руки попала эта одиозная повесть она на меня практически не произвела того ошеломляющего впечатления, о котором пишут многие. Я через подобное прошел сам, испытав это на своей шкуре, и читая только укреплялся в мысли, что те, кто проходит через такие испытания только приобретают закалку. Я после БАМовской службы не мог даже допустить каких-то депрессивных настроений, жизнь - простая человеческая жизнь - казалась прекрасной и великолепной.

Сам же факт существования лагерей, хоть в Советском Союзе, хоть в какой другой стране, вещь исторически обусловленная. Та демократия, которую мы имеем сейчас, на пустом месте возникнуть не могла, и чем тяжелее живет страна (социум), тем тяжелее условия содержания отторгнутых обществом. Так было и в Англии, и во Франции, и в США, просто там чуть раньше стали жить лучше, вот и условия содержания зэков изменились раньше, а возьмите 150-200 лет назад...

И, ни в коем случае нельзя сравнивать, как это делают нынешние ретивые либералы, сталинские лагеря с фашистскими концлагерями. У них совершенно разная направленность - фашисты перерабатывали людей, умерщвляя их, коммунисты использовали дармовой труд. Смертность в фашистских лагерях доходила до 70%, в ГУЛАГе рекорд в самый тяжелый период 1942/43 - приближалась к 20%, в послевоенный период, о котором пишет в своей повести Солженицын, она не превышала 3%, сократившись к 1950 году до 1%.

Зимой 1988 года, я этих цифр еще не знал, когда мой однокурсник Гена Колосов притащил, взяв у кого-то из своих родственников, как он сказал, вот этот самый номер "Роман-Газеты" за 1963 год. У кого-то он перележал период неприятия Солженицына в СССР, когда такие же журналы изымались из библиотек, и дождался второй волны своих читателей.

Мне повесть откровенно не понравилась, я ожидал чего-то гораздо большего, какого-то откровения, которое долго от меня утаивали, а получил унылую, скучную и, как мне показалось, довольно косноязычную тягомотину. Не знаю, где там Чуковский углядел в образе Ивана Шухова сопричастность Васе Тёркину, определив его как "обобщенный характер русского простого человека". Это говорит, скорее, о том, что Корней Иванович к тому моменту уже очень плохо представлял простого русского человека, далеко он находился от его элитной квартиры на улице Горького.

И не выглядел Иван Денисович таким уж безвинным. Та армия, в которой он на северо-западе попал в окружение, это же 2-я ударная, которой командовал генерал Власов. И если он - Шухов - тоже попал в плен, то где гарантии, что он не власовец. И что, прикажите в условиях войны с каждым таким кадром по полгода разбираться? В любом случае, у него была возможность попроситься в штрафбат, солдат не хватало, шанс искупить кровью давали всем. Однако, Шухов, как блатарь, предпочел поехать на зону - отсидеться, но остаться в живых. И что это за разговоры у него: "я виноват в том, что не были готовы к войне", откуда такие аналогии, не свои ли мысли вкладывает интеллигент Солженицын в уста простого мужика.

А сам Солженицын не подобный ли дезертир? Станет человек в своем уме писать с фронта, зная, что письма читаются, ругательные опусы о Сталине? Неужели не понимал, что делает? А может понимал, да подобно своему герою Ивану Денисовичу, собирался пересидеть, зато остаться в живых - пусть другие дураки погибают. И кто знает, может и не дошел бы он до Берлина, лег бы геройски где-нибудь в Польше или Венгрии, и мир не узнал бы "гениального" бодальщика с дубом.

А кроме того, эта обличительная повесть исключительно конъюнктурная. Солженицын знал, что делает - Хрущеву в тот момент была позарез нужна какая-то подобная вещь. И тут Твардовский с тетрадочкой: "Пожалуйста, вот гениальный молодой писатель". И тогда по личному указанию Хрущева, одного из главных палачей периода сталинских репрессий, повести был дан ход. И, если бы не сняли Никиту Сергеевича через два года партийные товарищи, была бы литературная судьба советского писателя Солженицына куда как глаже, правда, Нобелевской премии, он, наверное, не получил бы. Потому что как писателю, ему её давать не за что - писать он так и не научился, а политического страдальца из него при Хрущеве не получилось бы. Так что за Нобелевскую премию спасибо надо сказать дорогому и горячо любимому Леониду Ильичу!

День выдался трудным. Один из тех дней, когда хочется лечь, закрыть глаза и не шевелиться. Долго. Подход не верный. Ни одну проблему еще не удалось решить таким способом. Нужно шевелиться, дрыгать, дрыгать, дрыгать ножками. Но сил нет. Силы есть только чтобы лежать и жалеть себя. Я не фаталист, но иногда трудно не удивиться, как вовремя с нами происходит то или иное. Вот и эта книга нашла меня в такой момент, что лучше и не придумаешь.

Один день Ивана Денисовича, один день лагерной жизни. Один день, которого, казалось бы, уже достаточно, чтобы умереть. А «таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов - три дня лишних набавлялось...»
И плевать мне на политическую подоплеку, на правых и виноватых, на «еврейских выкормышей» и их «проплаченное стремление очернить светлую память о Сталине». Мне плевать. И на горячие споры о графоманстве Солженицына мне тоже плевать. Видимо, каторжники на стройке в лютый мороз должны изъясняться пятистопным ямбом. И чтоб без акцента там! Не «окать» в строю! Мне не плевать только на то, что Книга выбила из меня всю упадническую придурь, и за это я ей благодарна. И пусть я эгоистка, которая не хочет видеть дальше собственного носа. Даже спорить не буду.

А Иван Денисович – дядька мировой, и это не обсуждается. А то «пасть порву и моргалы выколю».

Флэшмоб 2013 (4/14)
Roni , Маришка, ты, конечно, рисковала. Но риск, как известно, дело благородное и полностью оправдался. Спасибо за совет!

Может быть, я херовый человек. Но "Один день Ивана Денисовича" не вызывает у меня желания бессильно потрясать кулачком в сторону режима, огромной молотилки репрессий, советской власти и тд.

Нет, чтение этой книги всегда было моей личной реанимацией. Как укол адреналина прямо в сердце, как вскрытая грудная клетка, и прямо к сердцу электроды - хренак, как горло поперхнувшегося разрезать и вставить туда трубку, чтоб дышал. Так и "Иван Денисович" - глоток воздуха, глоток воды в пустыне, корка хлеба в голод.
После этой повести такая животная жажда жизни просыпается на уровне подкорки, спинного мозга, хребта. Иван Денисович - крутейший перец, очень его люблю.

И ещё одно. Ребят, вы попутали, я вам говорю чисто-конкретно. Язык вам не нравится. Это как Набокова в излишней изысканности обвинить. Какой-такой язык должен быть у деревенского мужика, прошедшего войну, в лагере? Интеллигентско-стародевически-консерваторский что ли? Матерится на латыни? Делать книксен на утреннем разводе? Так?
Я утверждаю и зуб за это даю - язык в Иван Денисовиче - прекрасный! Духмяный, запашистый, как загривок у чёрного свежего хлеба.

Перечитано раз в десятый точно, дальше - "Колымские рассказы".

Ну чего, Arlett , попустило малость? Очень тебе благодарна. Может, и не стала бы перечитывать, если б не совет тебе.

А она ...
Не гналась за обзаводом... Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.
Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев.
Не понятая и брошенная даже мужем своим, схоронившая шесть детей, но не нрав свой общительный, чужая сестрам, золовкам, смешная, по-глупому работающая на других бесплатно, -- она не скопила имущества к смерти. Грязно-белая коза, колченогая кошка, фикусы...
Все мы жили рядом с ней и не поняли, что есть она тот самый праведник, без которого, по пословице, не стоит село.
Ни город.
Ни вся земля наша.

Какая прекрасная история. Можно только читать и плакать, плакать и перечитывать, снова и снова. История про жизнь, про настоящих и ненастоящих людей, про доброту и понимание, про корысть и жестокость. Про Матрену. Про то, сколько доброты может аккумулировать вокруг себя простой и бескорыстный человек. Матрена никогда ничего ни у кого не брала, а только раздавала. Беззастенчиво раздавала тепло своей души. Она всегда искренне радовалась и искренне грустила.

Она настоящий человек.

Кто главный бунтарь двадцатого века, ярый ненавистник тоталитарного строя СССР? Кого сейчас некоторые называют переоценённым, но при этом не отрицают, что он внёс колоссальный вклад в историю? Конечно, Солженицына. Я читал до этого несколько рассказов, но по ним я не могу ведь его судить. А что ещё можно взять? Есть книжки на тему лагерей заточения. Интересная тема, особенно если учесть один факт: Солженицын сам сидел, так что знает, о чём говорит. Вот «Архипелаг ГУЛАГ» … Ничего себе кирпичище! Да таким можно человека убить, если переусердствовать. А если, к тому же, не зайдёт стиль? Не готов пока к таким экспериментам. Значит, «Один день Ивана Денисовича» - самое то. Маленькая и, говорят, хорошая книга.

И что мы имеем? Шухова Ивана Денисовича, который сел на десять лет по причине пребывания в немецком плену и возвращения оттуда. Их было пятеро, но по дороге автоматчик расстрелял троих, а двоим не поверят. А могли впятером сказать, мол, в лесу блуждали. Возникал вопрос: какого хера, собсна? Люди воевали за родину, попали в плен к супостатам, мучались там, потом сбежали, надеясь на подспорье от своих, а получили… Из тюрьмы чужой в тюрьму свою. СМЕРШ постановил: шпионы. В лагере много таких же «шпионов». Осознав это, я нехило прифигел. До чего же ублюдская система была. Баптиста посадили на двадцать пять лет только за то, что он баптист. П…дец просто!
И Иван Денисыч, самое интересное, не унывает, с ретивостью коня работает, радуется лишней порции омерзительной баланды, горбушке хлеба – словом, ЖИВЁТ. В таких нечеловеческих условиях. Мужик с крепким стержнем внутри. Уважуха.

В целом, сюжет мне понравился, описание бытовой лагерной жизни. Единственное, что меня смутило: упоротый язык. То и дело обрывающиеся и перескакивающие одна на другую мысли вкупе с вкраплением блатных терминов и просторечных слов. Не знаю. Я не спорю: это, конечно, терпимо, кое-какие фразы мне даже очень понравились.

Кряхти да гнись. А упрёшься – переломишься.

Какая же прекрасная фраза. Я прямо-таки почувствовал эстетический оргазм. Аплодирую мысленно. Серьёзно. Понятия не имею, как ему удалось так выразить. Гений.
Но некоторые моменты мне было невыразимо скучно читать. Я не утверждаю, что язык плох – отнюдь, он самобытен и интересен, но не моё это, не моё…

А люди, называющие Солженицына «Солжирницын» или умышленно выделяющие «ЛЖЕ» при написании фамилии, могут смело топать на все четыре стороны. Во-первых, когда вы утверждаете, что он врёт про лагерную жизнь, мне хочется спросить: а вы были там? Во-вторых, даже если он и преувеличивает что-то, недоговаривает или придумывает, то в любом случае, как по мне, на пустом месте такое не рождается. Да и, может, он так воспринимал всё, будучи в ГУЛАГЕ? Может, у него восприятие такое?

А «Архипелаг ГУЛАГ» я пока читать всё-таки не буду. Может, «Матрёнин двор» разве что. Посмотрим.