Святки — удивительный период времени: один год приходит на смену другому, и кажется, что возможно все. Эта необычная атмосфера праздника вселяет веру в возможность чуда. Святочные истории всегда пользовались успехом у читателей, к ним обращались и самые известные авторы.
В сборнике публикуются рассказы и повести русских писателей XIX–XX вв. — А. А. Бестужева-Марлинского, В. И. Даля, Д. В. Григоровича, А. П. Чехова, И. А. Бунина, В. В. Набокова и др., объединенные темой Святок. Н. С. Лесков дал одно из самых известных определений святочного рассказа: от него «непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера — от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело… он должен быть истинное происшествие!». И вместе с тем «пестрота» сюжетной и философской наполненности святочных рассказов свидетельствуют об отсутствии строгих канонов: произведения, включенные в данное издание, демонстрируют разнообразие авторских подходов к святочной тематике.
Слушать русскую классику, пронзительную, трогательную, такую добрую, написанную великолепным слогом, куда приятнее, чем очередные сводки о коронавирусе...
Я не особый любитель аудиокниг (мало их слушала), но как было пройти мимо этой замечательной радиопостановки по произведению одного из моих любимых писателей, Александра Ивановича Куприна)
Чудесный аудиоспектакль раскрывает нам рассказ с совершенно новой стороны. Не только как описание удивительного стечения обстоятельств, когда юный, но бедный, 14-летний пианист, Юра Азагаров получает шанс продемонстрировать свой талант, и не кому-нибудь, а самому Рубинштейну, не только как описание упорства и веры в себя и следования своему призванию несмотря ни на что.
Это еще и посвящение Музыке. Аудиоформа позволяет нам, читателям, перенестись в место действия рассказа и стать на минутку его участниками. Ведь мы слышим эти волшебные мелодии, мы наслаждаемся этой музыкой, как и остальные герои рассказа. И мы верим в этого юного мальчика-музыканта, верим, что все у него получится. Удача любит сильных, самоотверженных и терпеливых)
Очень душевная радиопостановка (слушаешь и забываешь обо всем:) И очень тонкий и одновременно мудрый рассказ. 5/5
Спасибо Клубу "Мир аудиокниг" (тема "Хоровод") и Гале Tin-tinka , спасибо, что делишься позитивом)
Слушать русскую классику, пронзительную, трогательную, такую добрую, написанную великолепным слогом, куда приятнее, чем очередные сводки о коронавирусе...
Я не особый любитель аудиокниг (мало их слушала), но как было пройти мимо этой замечательной радиопостановки по произведению одного из моих любимых писателей, Александра Ивановича Куприна)
Чудесный аудиоспектакль раскрывает нам рассказ с совершенно новой стороны. Не только как описание удивительного стечения обстоятельств, когда юный, но бедный, 14-летний пианист, Юра Азагаров получает шанс продемонстрировать свой талант, и не кому-нибудь, а самому Рубинштейну, не только как описание упорства и веры в себя и следования своему призванию несмотря ни на что.
Это еще и посвящение Музыке. Аудиоформа позволяет нам, читателям, перенестись в место действия рассказа и стать на минутку его участниками. Ведь мы слышим эти волшебные мелодии, мы наслаждаемся этой музыкой, как и остальные герои рассказа. И мы верим в этого юного мальчика-музыканта, верим, что все у него получится. Удача любит сильных, самоотверженных и терпеливых)
Очень душевная радиопостановка (слушаешь и забываешь обо всем:) И очень тонкий и одновременно мудрый рассказ. 5/5
Спасибо Клубу "Мир аудиокниг" (тема "Хоровод") и Гале Tin-tinka , спасибо, что делишься позитивом)
Лучшая исследовательская работа по теории революции
Тема искушения нечистой силой была чуть ли не самой популярной в русской, да и не только русской, литературе XIX века. Трудно найти классика, который не внес бы свою лепту в её разработку.
И, если большинство авторов сосредотачивали свое внимание на внутреннем конфликте человека, решившегося на контакт с нечистой силой, на пагубности страстей, толкающих его на продажу души, то Чехов, используя ту же мистическую схему, неожиданно, как это получалось только у него, приводит читателя к совершенно не мистическому выводу о том, что в каждом социальном статусе есть и свои плюсы, и свои минусы.
Если плюсы высокого социального положения кажутся очевидными и рождающими зависть, то минусы, притаившиеся в засаде, обнаруживают себя уже в практическом, так сказать, контексте. Вот, ведь, даже не задумывался сапожник Фёдор Нилов, что господам не положено песни орать на улице и на гармонике играть, пока сам не влез в господскую шкуру. Мало того, вожделенная объедаловка оказывается не таким уж счастьем, скорее наоборот - все оставшееся после сытного обеда время до отправки в ад, Федор ощущает дискомфорт и тяжесть. Да и большие деньги вместо того, чтобы радовать, рождают страхи быть обворованным, а жену-барыню и поучить нельзя. Короче, ужасная жизнь, не стоит бессмертная душа того, чтобы на такое безобразия её променивать.
Да, мысль о том, что каждый человек хорош на своем месте, как Господом изначально задумано и определено, кажется основной в этом рассказе. Но Чехов не был бы Чеховым, если бы не поднял еще один пласт.
В образе Фёдора Нилова Чехов дает портрет движущей силы грядущих русских смут и революций. Что такое, когда "низы не хотят жить по старому"? Это, когда они хотят поменяться местами с теми, кто их угнетает. Есть неудовлетворенное чувство зависти, и вот тут-то появляется черт с нерусской фамилией, который начинает прельщать обещаниями чудесной жизни. Черту нужна душа сапожника, революционеру-пропагандисту тоже нужна она, потому что, забрав у сапожника душу, он сможет отправить его на баррикады воплощать свои чаяния и интересы.
И Фёдоры, наслушавшись сладких посул и обещаний, возжелав стать хозяевами жизни, пойдут на баррикады. А взяв то, что им не принадлежало, обретя новый статус, кое-кто из таких Фёдоров, призовет других Фёдоров, не подсуетившихся найти место под солнцем при новом режиме, и втопчут их в грязь, как когда-то обходились с ними. Им было обещано, что они будут богатыми барами, а богатым барам положено "куражиться над бедняком-сапожником".
Недаром в двадцатые годы появится термин "красные бары", это они - наследники чеховского сапожника. Он же предтеча булгаковских швондеров и шариковых. С него хватит, он натерпелся при царских режимах, ему было обещана сладкая господская жизнь, поэтому, будьте добры, подайте её сюда, он же за неё душу свою бессмертную продал.
В девяностые снова все это повторится. И, когда вчерашние Фёдоры Ниловы, поднявшиеся в перестройку, понастроили себе особняки, примазались к власти, и живут в свое удовольствие, приказывая гнать всякого, кажущегося им отребьем, в шею, сегодняшние Фёдоры Ниловы с вожделением вслушиваются в речи заказчиков-пиротехников, призывающих выйти "на майданы", отобрать все у прорвавшихся в сытую жизнь, и распределить по новой. И каждый такой Федя, в сладком предвкушении мечтает, что именно ему достанется и грудастая жена, и сундук с золотом, и место возле вентиля на трубе, а про неминуемую расплату ему и задумываться недосуг.
И снова вы это сделали... Рывком потянули меня на улицу, в подворотню, грубо толкнули в угол и крикнули: "Смотри, смотри же, ну смотри!!!!!" И я во все глаза разглядываю окоченевшее тело, принадлежавшее ещё недавно мальчику, которому тоже хотелось жить, радоваться, играть во всякие там свои детские игры, любить маму, познавать мир. Но... грязное, худое, обмороженное тело ненужным элементом в живом мире лежит теперь за дровами...
Вы так делаете всегда... Оставляете меня один на один с молчанием Бога... И я задыхаюсь от невозможности изменить заведённый кем-то порядок. А так хочется взять что-нибудь тыжёлое и крушить, разбивать, попутно топтать, стирать в порошок всю эту гадость жизни, всю эту её чёртову несправедливость...
Сколько их таких было, ЕСТЬ и будет. А вы рядом и продолжаете на ухо: "А помнишь, я тебе рассказывал устами Ивана Карамазова про мальчика, задранного собаками, про девочку, замёрзшую в нужнике, потому что так родители её решили наказать, а помнишь Мармеладову с её ребятками, а помнишь....????? Помнишь?????"
Ну и как мне, Фёдор Михайлович, снова верить в доброту, в то, что зло никогда не победит? Почему вы так всегда? Как мне себя снова собрать? И почему Бог-то молчит??? А, нет, он нашего мальчика не ёлку пригласил... Ох...
И хочется чашку кофе в руке - с балкона, и балкон - вон, и вентилятор - выключить, и.... Создала тут себе комфорт...
В этом весь вы, Фёдор Михайлович, весь вы...
У отца в жизни две отрады - его научный труд и дочка, которая живет далеко, у родственников. Потому что у самого отца недостаточно финансов, чтобы содержать дочурку, потому что он всю жизнь пишет и пишет свой труд. А труд не простой, а ученый. Не просто ученый, а двухтомный. Вот напишет отец труд, разбогатеет и будут они жить поживать с дочкой. Классный, милый, уютный рассказ, как на новый год к отцу приезжает его любимая дочурка, и что из этого получается. А мораль, наверное, такова, что разорваться между двумя пристрастиями бывает сложновато. Но не невозможно)
Серый Человек.
Есть дома, где, по общему мнению нечисто, то есть, где замечают те или другие проявления какой-то нечистой или по крайней мере непонятной силы.
Петербург, Павловский дворец. Тот самый дворец, о котором ходит много разных слухов, шепотом пересказывается друг другу море жутких историй и не меньше новых придумывается. Дворец, где неоднократно слышали голос умершего Петра Великого, где являлись тени и привидения, которые говорили что-то страшное и вдобавок еще сбывающееся. А позже там разместили кадетов, и они, конечно, не упускали случая пошалить и придумать страшилки для новеньких. Главным атрибутом служили белые простыни, но не забывали мальчишки и о жутчайших звуках, пугающих "молодых и зелёных". И продолжалось всё это до того, как произошел случай, который сразу отбил у всех охоту к пуганьям и шалостям. Один из кадетов стал новым призраком замка.
Некоторое время спустя, поздней осенью, в ноябре 1860 года, произошло еще одно печальное событие - в Инженерном замке умер начальник этого заведения, генерал Ламновский. Кадетам он очень не нравился, они всячески подшучивали над ним, пародировали (конечно же, за его спиной) и периодически устраивали похороны еще живого Ламновского. Генерал приходил в бешенство, грозя мальчишкам наказаниями, его ненавидели и боялись и, уж конечно, нерадивые кадеты считали, что с таким "носом" ничего случиться не может. Тем неожиданнее для всех стала новость о его кончине.
Известно, что в сумерках в душах обнаруживается какая-то особенная чувствительность - возникает новый мир, затмевающий тот, который был при свете: хорошо знакомые предметы обычных форм становятся чем-то прихотливым, непонятным и, наконец, даже страшным.
А тем временем наступил день настоящих похорон Ламновского. По обычаям, которые тогда существовали, у гроба, сменяя друг друга должны постоянно дежурить четверо кадетов... Тут и произошла страшная история, перепугавшая насмерть тех, кто долгое время пугал других.
Здесь ходит некто такой, кого вы не видите и видеть не можете, а в нем и есть сила, с которою не сладишь. Это серый человек, - он не в полночь встает, а в сумерки.
Одного из кадетов словно "черт дернул" напоследок подшутить над генералом. Да, именно в сумерки, при свечах, когда покойник лежал в своем гробу. Что сказать... "Шалость" не удалась, ибо уже четверо стали свидетелями того, как в гробу целовались две смерти...
В зрелых летах человек привыкает к людской несправедливости, находит ее делом обыкновенным, часто горьким, чаще смешным; но в юности, когда так хочется верить всему высокому и прекрасному, несправедливость людей поражает сильно и наводит на душу невыразимое уныние.
Люди бездушные никогда и ни о чем не тоскуют.
...Общая несправедливость была нам даже полезна: мы с большею бодростию поощряли друг друга к новым трудам и с каждым днем становились более строги к самим себе.
Мы верили себе и другим, ибо мысли наши были чисты и сердце не знало расчетов.
...Наш разговор был тот тихий семейный лепет, где вас занимают не сказанные слова, но тот, кто сказал их; где мысль вполовину угадывается и где говорят, кажется, для того только, чтоб иметь предлог посмотреть друг на друга.