Юмористическое повествование Александра Житинского, написанное от лица молодого научного сотрудника Пети Верлухина, публиковалось в различные годы в виде повестей «Сено-солома», «Эффект Брумма» и др., завоевавших признание читателей забавными коллизиями, юмором и живым языком. Однако под одной обложкой книга ранее не выходила. Настоящее издание исправляет эту досадную оплошность издателей прошлых лет и даёт возможность читателям вспомнить те годы, когда всё было не так, как сейчас.
Каким был бы"Понедельник начинается в субботу" если бы НИИЧАВО был обычным советским НИИ?Конечно,эти две книги отличаются отнюдь не только отсутствием упомянутого чародейства и волшебства в книге Житинского,но в то же время,у них немало общего:отлично переданный дух эпохи,добрый юмор и самоирония,романтика научных открытий и просто Ее Величество Жизнь во всех ее красках!
Каким был бы"Понедельник начинается в субботу" если бы НИИЧАВО был обычным советским НИИ?Конечно,эти две книги отличаются отнюдь не только отсутствием упомянутого чародейства и волшебства в книге Житинского,но в то же время,у них немало общего:отлично переданный дух эпохи,добрый юмор и самоирония,романтика научных открытий и просто Ее Величество Жизнь во всех ее красках!
В этой книге под одной обложкой собран так называемый "верлухинский цикл", где повествование идет от лица Петра Верлухина, молодого научного сотрудника... Он рассказывает разные истории о себе и об окружающих его людях, рассказывает, пытаясь объективно посмотреть на себя со стороны, оценить то, что он уже успел сделать по жизни и то, что сделать еще предстоит или никогда уже не придется...
Книга понравилась неравномерно, если можно так выразиться... Как всегда у Житинского, великолепный слог, бездна юмора, тонкого и красивого, за описания нашей прошлой советской действительности я бы ему вообще памятник поставила... Но, во-первых, часть книги написана в виде коротеньких рассказов, а мне в принципе жанр рассказов не очень близок... а во-вторых, последняя часть "Подданные Бризании" показалась какой-то... хм, не могу подобрать слово... ощущение, когда чего-то перебор...или вкусовой или моральный...
Но в целом прочла с удовольствием и увлечением. Житинского по-прежнему рекомендую и советую!!!
Но, наверное, пока все-таки сделаю с ним перерыв...
Текст на обложке (назвать ли это аннотацией?..) сего раннепостсоветского издания — 1994 г. — обещает нам «забавные коллизии, живой язык и неподражаемый юмор». Даже не знаю, как это комментировать, но не отметить такую прелесть я не могла.
Житинский такой Житинский, что говорить.
Его надо читать в дороге. Можно в трамвае или автобусе, думаю, хорошо пойдёт в электричке (не пробовала); но ве-ли-ко-леп-но читать его в метро. Вокруг потерянные и суровые люди, вид из окна — просто никакой! и стараешься вжаться куда-нибудь и не отсвечивать. Но тут ты вытискиваешь из рюкзака книжечку, открываешь и — чудо! Смеешься. Заливаешься, на пятой странице уже в голос. Даже не собираешься тратить драгоценные секунды, чтобы улыбнуться на удивлённые взгляды потерянных и суровых. Ты торопишься, тебе нужно побольше этого прекрасного, удивительного, живительного текста!.. А вот дома почему-то такого не выходит, и не надо читать Житинского дома, только соскучишься и расстроишься.
«Дитя эпохи» — в полной мере дитя эпохи. Написанное тогда, читаемое тогда, собранное и изданное посфактум, как специально для исторической книжной полки, оно сейчас воспринимается с оттенком снисходительной нежности. Когда-то это было реальностью, сейчас это дань той жизни и тому времени. Однако мы живём в волшебной стране, которая свято чтит традиции! поэтому всегда, думаю, попадутся читателю пассажи, описывающие и его жизнь. Меня накрыло тут:
В бюро пропусков со мной долго возились. Выписали несколько бумажек, часть из которых я тут же возвратил вахтерше. Та благополучно наколола их на спицу, и я вошел внутрь.
— Куда же ты пошел? — изумилась вахтерша.
— К начальнику, — сказал я, обернувшись.
— Это понятно, что к начальнику. А как туда идти, знаешь?
— Спрошу, — пожал я плечами.
Вахтерша засмеялась длительным смехом.
— Ну, спроси, спроси! — сказала она.
— А как туда пройти? — заволновался я.
— Вот видишь! — торжествующе сказала вахтерша. — А я не знаю! Давеча ходили через подвал, а нынче там ремонт. Теперь через чердак ходют, но там смотри в оба. Не то заблудишься.
Я пошел по лестнице вверх. На чердаке размещалась лаборатория 17. Там мне сказали, чтобы я спустился ниже, прошел по коридору, отсчитав восемь дверей, и вошел вдевятую. Я так и поступил.
За девятой дверью была десятая дверь. Потом я прекратил их считать. Встречавшиеся люди хорошо знали лишь окрестности своих лабораторий, а дальше путались. Но общее направление они показывали одинаково. Мне следовало идти все время вниз и на юго-запад. То и дело встречались рабочие, которые перегораживали комнаты, воздвигали посреди коридоров стены и прорубали окна на улицу.
Наконец мне попался человек, который час назад был у Тараса Карповича и еще помнил дорогу. Он меня проводил. Дверь кабинета была рядом с временной деревянной стенкой, перегораживающей коридор.
— Когда будете уходить, — шепнул сотрудник, — отодвиньте эту доску и пролезайте. Так проще. Там сразу выход.
И что для меня важно в этой книге — кроме идеального юмора и настолько прелестного лирического героя, что под конец я исподтишка начала, как в детстве, мечтать выйти за него замуж, — это честность. Человечность лица. И она достигает абсолюта, конечно, в послесловии, в котором А.Н. проговаривает и формулу, очень важную вообще всегда, а для этой книги, может быть, главную:
Конечно, "у нас была великая эпоха", как выразился один писатель. А мы были ее маленькими детьми. Детство всегда вспоминаешь с нежностью. Даже когда тебя обижали взрослые дяди.
Спасибо, это было хорошо.
Раньше читала отдельно Эффект Брума. А вот сейчас прочитала полностью о Петре Верхлухине. Не разочарована. Живо, образно. Хороший интеллигентный юмор.
Эта книга не могла быть написана в 80-е годы — в ней нет порнухи, не могла быть написана в 90-е — в ней нет чернухи, не могла быть написана и в 21 веке,потому что породившая ее социальная ситуация и сам социум с треском и клубами пыли и плесени исчезли в пучине истории. Казалось бы замшелое и нединамичное описание замшелых и потерявших всякую актуальность социальных ситуаций из жизни общества,которго больше нет и никогда не будет.
Однако — цепляет и заставляет любить себя.
Потому что "любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего..."
Масса,без вас скучно.Вы знали, Масса,что такое любовь. И умели об этом рассказать...