Авиатор

Эхо отечественного Эко

«Авиатор» Водолазкина — уникально изданная книга. «Спасибо» — причём именно так, в кавычках, следует сказать издателям, которые решили прямо на обложке разместить достаточно большой спойлер. Так что, если вы лелеете в себе спойлерофобию, то заверните «Авиатора» в газетку, а заодно дальше не читайте мой отзыв, потому что мало ли что.

Спойлер в следующем, чтобы долго не гадать. Главный герой просыпается в больничке и ничего о себе не помнит, потом начинает потихоньку вспоминать (ага, снова Эко! В «Лавре» был «Баудолино», а тут явно «Таинственное пламя царицы Лоаны»)… Вот только со временем какие-то несостыковки. В памяти у дяденьки начало XX века, а за окном уже вовсю кутит безалаберная постсоветская Россиюшка. Тут бы читатель долго гадал вместе с главным героем, что и как, как так получилось — злобные ли инопланетяне промыли его мозг; может быть, душа его вспоминает предыдущее перерождение; галлюцинирует ли он; начитался книжек… Да мало ли что там можно навыдумывать! Авиатор, в конце концов, — наверняка долетался. Упал темечком с небес о землю бренную, да и поехал умишком прямо во времена братьев Райт. Но обложка однозначно показывает, что именно произошло с бедным авиатором. Прикройте её, ради б-га. И аннотацию прикройте.

Теперь бугурт немножечко прошёл, так что пляшем дальше. Авиатор, как можно уже догадаться, с самолётами связан мало. Не летал, не служил, крылья из птичьих перьев на воске не создавал. Вообще, мы с вами, то бишь читатели, куда большие авиаторы, чем он. Парим над текстом, взираем сверху на связь времён, параллели и судьбы. Главный герой тоже так «парил» — над временем, ввинтившись в спираль прошлого и будущего. И эта его историческая память очень всех интересует. Бедного авиатора спрашивают, ну как там, что там было в начале века? Где великие события? Трогал ли ты Ленина за бороду, чувствовал ли запах революции, трепетало ли твоё сердце, когда валы истории крушили всё вокруг? А ему и рассказать-то нечего. Обычный день. Кажется, дождик моросил, на завтрак съел яичницу, чесалась левая нога. Все вздыхают разочарованно, эх ты, всё проспал. Можно подумать, мы сами сейчас чувствует шевеление великой истории, а она ведь постоянно бурлит, вот прямо сейчас, в новостях, за окном. Но мы об этом узнаем только через лет N-десят — из учебников истории.

Автор поднимает интересный вопрос, насколько является воспоминание реальностью. Или это всего лишь нейроны, которые можно потыкать палочкой, сфабриковать, сфальсифицировать, упаковать в баночку, как консервы. Что такое наша с вами память? Что такое память историческая? Если все будут говорить, что кошка белая, а она была чёрная, то какого цвета она будет для будущего?

Отличной приправой к авиаторству стал выбор места действия. Петербург — связь времён видна даже архитектурно, он существует слегка экстравагантно, вне времени, так что никто не будет в нём удивляться конному экипажу или булыжной мостовой. Впрочем, общий ритм жизни по Водолазкину всё-таки изменился. И не только ритм. Вот раньше деревья были больше, трава зеленее, а всё настоящее, хоть и нет такого слова в сравнительной степени в русском языке. Современная жизнь для главного героя похожа на безвкусный соевый «шоколадный» батончик, в котором от изначально заявленного шоколада остался лишь слабый отзвук вкуса. Слишком пресно, слишком утилитарно, слишком быстро. Нет смакования, наслаждения мелочами, всё бы только побыстрее, попроще, поэргономичнее что ли. Для контраста авиатору дана его современная жёнушка. Так как повествование идёт в форме дневников разных лиц, то мы можем и её глазами глянуть на ситуацию. Она не отрицательный персонаж, её прагматичность не является чем-то порицаемым. Скорее, автор сожалеет, что она не даёт современным людям воспарить в небеса, прижимая прочно тяжеленным якорем к материальному миру. У молодого поколения нет памяти, ни исторической, никакой, лишь мещанство и безвкусица. Зато попа в тепле.

Летающий по времени Робинзон Крузо, авиатор без крыльев, художник без кисти, всегда кто-то без… Главный герой оброс воспоминаниями, странными двойниками, окружён «летающими» фамилиями, даже окунулся немного в так активно всплывшую в современной русской литературе тему лагерей (ага, вновь Соловки, но уже скупо, нехотя, как и рассказывал бы, наверное, настоящий очевидец, которому хочется больше сохранить в памяти запах этой мягкой французской булки, а не вонь барака). Он действительно ровесник века, так что вопрос в итоге встаёт такой: если ты ровесник века, несёшь ли ты ответственность за него? Будешь ли ты виноват в том, что сохранил в памяти своей и для памяти потомкам мелочную ерунду — или что-то великое? Что вообще следует помнить: тяжёлый грохот колёс времени или симпатичную незнакомку в трамвае нумер три? Надеюсь, что с меня никто никогда не спросит чего-то подобного.

В обратный путь

Год с лишним назад я писала историю о том, как эта книга оказалась у меня в книжном шкафу. А прочитать её удалось только сейчас.

Многие грешат на обложку издания, что она содержит в себе гигантский спойлер, а мне она сразу помогла понять, что название романа еще не говорит о том, что речь тут непременно пойдет об авиаторе , человеке связанном с полетами и небом. Хотя и это тоже будет в романе.

Не скрою, к чтению романа подходила с предубеждением и затаенным нежеланием ввиду того, что не всегда складываются отношения с современной отечественной прозой. Но каково -же было приятное удивление, когда история Иннокентия Платонова захватила и понесла по волнам его памяти...

В первый момент ты вместе с героем не понимаешь, что происходит и почему человек, наш современник,
лежа на больничной койке, мысленно обращается к делам давно минувших дней, преданиям старины глубокой.. Как может он, будучи сравнительно молодым человеком говорить о том, что было в начале бурного и страшного на события двадцатого века ?

Но постепенно все происходящее приобретает стройную картину и воспоминания героя, ложащиеся на бумагу, начинают шаг за шагом приоткрывать завесу тайны. Перед нашим мысленным взором мелькают картинки из счастливого детства героя, его первой и страшной потере и трагедии, первой любви, воспоминания о которой он пронес через всю жизнь (Анастасия..), а встреча с ней через много лет написана с таким тактом и трепетом, так пронзительно переданы нахлынувшие разом чувства и воспоминания, что ....хотелось плакать и писать навзрыд о потерянном безвозвратно, ушедшем навсегда. Одна из самых запоминающихся страниц романа...

Вспоминая свое прошлое и предавая его бумаге, он мысленно анализирует свою жизнь и жизнь страны, в которой он родился, в которой жил и в которой чудом оказался снова. И взглянуть на настоящее глазами тех, кто жил в начале двадцатого века оказывается настолько захватывающе и интересно, что многое видится по другому или в чем-то ты находишь созвучие собственным мыслям.

А прогулки героя по кладбищам в поисках утраченного ? Попытка найти и не терять связь времен, оставить после себя след, напоминание, что ты жил, был, чувствовал, любил, страдал, погибал, умирал и возрождался.

А авиатор здесь тоже все-таки будет. И автор очень тонко и умело закольцует историю Иннокентия Платонова, оставив много тем и вопросов для размышлений и повод вернуться к его творчеству.

P.S. Захотелось мне взять эпиграфом слова из самого-же Авиатора потому что для меня они наиболее полно выражают суть романа.

Роман идей, а не людей

Я думаю, что Водолазкина похитили. И подменили каким-то другим писателем, внешне похожим, а внутренне - ни капельки. А, нет, лучше так: Водолазкин сам ушел в тайгу, в скит, под именем Федора Кузьмича. А под его звездным именем издают произведения другого автора. И не спорьте со мной, пожалуйста, иначе я не смогу писать нормальную рецензию на этот роман.

Потому что я была восхищена "Лавром". И я до сих пор благодарна Евгению Водолазкину за то прекрасное ощущение удивления и открытия. И я не могу со спокойным сердцем ругать автора, перед которым я, получается, в таком долгу. Он мне, значит, подарок, а я ему что?

Так что давайте считать, что Водолазкина подменили, и я смогу разругать "Авиатора" в клочки. За что?

В первую очередь за хладнокровность. За низкую температуру общего настроения. Несмотря на то, что вроде бы по содержанию должны происходить страшные переживания, я просто читаю слова: "заплакал", "волновалась", "задрожал". Они несут мне информацию, не эмоции.

Это происходит потому, что "Авиатор" - роман идей, а не страстей. Автор строит конструкции из персонажей, расставляет их по местам, прибавляет антуража и символических предметов. Проводит параллели. Отсылает к источникам. Доказывает тезисы. Подкрепляет цитатами. Блещет эрудицией. За всеми этими умственными упражнениями не остается никакого места для живой души, для настоящей слезы или смеха.

И героя своего он не пожалел. Взял, вылепил для своих конкретных целей, дал пожить немного на воле, потом посадил в лагерь. Потом заморозил. Потом разморозил. Потом... Потом показал нам: вот видите, что получается, если делать то и это? Весь роман сделан нам в назидание, в учебу. Чтобы задумались и одумались. А Платонов - так, демонстрационный материал.

И вот что самое обидное-то: его и правда не жалко! Не жалко! Хотя казалось бы, кого и не пожалеть тогда! Но у меня не получилось. Уже где-то с середины романа не то что жалости мне было для него не найти, а досада появлялась, и в конце даже хуже. Ну что он такой занудный? Пишет, пишет... Шелестели листики, трещал костер, капала капель. Да в том-то и дело, что это было раньше живое, и осталось живое - выйди ты на улицу, пойди в лес, послушай! И листики сохранились, и костер можно запались, и капель капает за милую душу. А Платонову это все не надо. Он днем с огнем ищет ТУ капель, 1920-года, и желая ее вернуть, выписывает в дневнике мертвые слова: "капала капель". Как ты при этом разморозишься? Чтобы разморозиться, надо греться! А он не грелся, он не жил в настоящем, а все возвращался, возвращался в свое прошлое, жил прошлым, дышал прошлым воздухом. Эта прошлая, мертвая материя его и сгубила!

Ну что ж ты, Платонов! Хотела я закричать ему в лицо. Не сиди ты над своими тетрадками! Бери Настю, поезжай в лес, на реку. Не на кладбище только!!! На дачу (не на старую дачу, а сними новую дачу, свою). Вскопай грядку, посади редиску, собери новый урожай. Построй сарай, наноси туда дров - и так трудись, чтобы вспотеть, а потом обливаться из рукомойника. Рисуй, да, рисуй картины. Да делай же что-нибудь, елки-палки! Платонов совершенно не созидательный, а исключительно созерцательный персонаж. Он занят, по сути дела, только самим собой - он копит себя, копит маленькие воспоминания и прожитые моменты, чтобы, как в романе Стругацких, потомки могли восстановить его модель по этим деталям. Он пришел в живую жизнь, но не живет, а сразу готовится к смерти и боится умереть, консервирует себя. Стоит ли удивляться, что клетки от такой неживой жизни стали развоплощаться? Я читала, что деревья, которых уберегали от ветра, становились ломкими. Они не могли сопротивляться уже никакому дуновению воздуха. То же и Платонов. Без работы, без спорта, без энергичных занятий он истончился, весь ушел в свое ненаглядное прошлое.

Я сама берегу старый семейный архив. Я люблю черно-белые, а также и другие фотографии. Но в мире накоплено столько информации. Особенно сейчас, когда буквально все документируется, фотографируется, копируется и запоминается. Всё это мервое дело, пока какой-то файл не берет в руки живой человек и не начинает разбирать: это вот Марья Петровна, это Ванька, а это Шарик. И человек своей живой душой возвращает к жизни этих людей - своей памятью, любовью, нежными чувствами. Чтобы прошлое жило, нам надо самим себя строить и беречь. Воспитывать детей и внуков, продолжая линию уже ушедших предков.

Самое интересное, что в конце концов Платонов, кажется, обнаруживает, что все его записи были не нужны. Он вспоминает "надпись на воротах". Немного отступая от текста, скажу для непосвященных, что это была надпись на воротах Фонтанного дома, где жила Анна Ахматова: "Deus conservat omnia" - в переводе с латыни означает "Бог хранит всё" (Девиз графов Шереметевых). Хранит всё! Расслабьтесь, это хранение попрочнее будет и бумаги, и цифры. Просто живите, и постарайтесь, чтобы не было мучительно стыдно за свое нематериальное, но все же никогда не исчезаемое произведение.

Боже боже боже, какая прекрасная, волшебная, необычная и одновременно невероятно грустная книга. Первая ассоциация, которая появляется в связи с возникающими эмоциями - это Дэниел Киз - Цветы для Элджернона .

Эти две книги с одной стороны похожи, а с другой так непохожи: хоть оба главных героя и переживают сначала подъем, известность, а потом спад, видимо, души у них совсем разные. Загадка души авиатора-художника, как мне показалось, так и остается не до конца открытой, как-будто дверь скрипнула и приоткрылась от сквозняка. Ты подгляди чуть-чуть в щелочку, а остальное, мол, читатель, додумывай так, как тебе нравится больше, и как более гармонично будет сочетаться с твоим жизненным восприятием.

Как всегда на повествование налагает отпечаток суровая советская идеология (ну не могу я замолчать это ни в одной из своих рецензий), как всегда партия, как всегда доносы. Но, как нигде - здесь описан ГУЛАГ. И это просто до невероятности необычно и классно вписывается в общий сюжет и развитие событий. И вместе с путешествием во времени и судьбоносной встречей с Настей и Анастасией создает магию повествования.

Невероятная книга!

«В очередной раз задаю себе вопрос: что вообще следует считать событием? Для одних событие – Ватерлоо, а для других – вечерняя беседа на кухне.»

Мне пришлось прервать чтение Лавра , чтобы прочитать эту. Сроки игры поджимали.
И если Лавр я читала медленно и вдумчиво, то эту буквально «проглотила».
Хотя и довольно серьёзная книга.

Как живётся человеку, ровеснику века? Не двадцать первого, нет, двадцатого. В наши дни, как он себя чувствует? Да и живётся ли ему?
Наверняка многие уже давно истлели, найдя покой в последних пристанищах.

Но только не наш герой Иннокентий Платонов.
Однажды он очнётся в одной и из петербужских клиник с девственно-чистой памятью.
А потом ему предстоит узнать, что на дворе конец 90-х, он ровесник века, а ему немного больше за тридцать. Вот такой вот парадокс.

И как с этим жить дальше? Что он должен чувствовать, когда крупицы памяти вдруг всплывают у него, но он понимает, что людей, которых он знал когда-то, с кем рос, дружил, влюблялся, ненавидел, давно уже нет на свете.
Воскрешённый из мёртвых, результат жестокого эксперимента, по сути издевательства над людьми, современный уже Лазарь, постепенно привыкает к чужому новому миру.

Ему повезло, у него прекрасный доктор, русский немец, чуткий, внимательный, переживающий за него, как за сына.
Это он посоветовал Иннокентию вести дневник воспоминаний. И постепенно тот заполняется всё новыми и новыми деталями.
Драгоценные мысли превращаются в чёрные знаки, воскрешая детство, юность, перваю любовь, первые потери. Поднимаются из небытия воспоминания, которые не хотелось бы помнить, но память она такая. Можно забыть улицу, на которой жил, но забыть холод и ужас Соловков тело просто не может.

Иннокентий продирается сквозь свои же барьеры забытья. Удивительно, но ему многое удаётся. Это ведь, как научиться ходить, за шагом шаг, постепенно уже и умеешь.
Ещё удивительнее то, что всё-таки двоих людей из своего прошлого он застаёт в живых. Его любовь, его Анастасия, которая навеки осталась платонической любовью, доживает свои дни в больнице.
И его мучитель из Соловков, живёт между прочим, припеваючи. Хотя и устал от жизни порядочно. Понятное дело, человеку за 90.
Это два самых для меня волнительных момента в книги.
Но волновали они по-разному.
В сцене в больнице у меня вдруг встал ком в груди. Больно, грустно, печально. Вот он ещё помнит свою Анастасию молодой, цветущей, красивой, а вот она умирает, больная, несчастная, старая. Тронуло.
А вот встреча с Ворониным, с катом, даже не знаю… это тоже самое, как показывают по телевизору суд в Гааге над нацистами, которые «отличились» особой жестокостью во Вторую Мировую. Вот ты понимаешь, что перед тобой мразь, тварь, но и уже особой ненависти нет. Как испытывать ненависть, если перед тобой почти что живой труп, одной ногой в … нет, не в вечности, в аду.

Вообще книга вызвала много впечатлений и раздумий. О вечности, религии, о взаимоотношениях, о жизни, о любви.
О том, какой след мы оставляем в истории и оставляем ли его вообще.
Человек, не как масса, как единица, значит ли он что-то для Вселенной? Или только вместе мы являемся движущей силой.
Добро и зло. Один злой от природы, другой, потому что не долюбили, не обращали внимания.
А добрым можно быть только от природы? Или доброту, как и зло, тоже провоцируют какие-то обстоятельства?

Суета сует, мысли о вечном. Продолжение нас в наших детях. И ни разу не возник вопрос, почему роман называется «Авиатор.»
Да, летать можно и не летая, К сожалению, и падать тоже.