Аркадия Бабченко считают одним из основоположников современной военной прозы. Он прошел две чеченские кампании и хорошо знает, о чем пишет. Война просто не отпускает – в качестве военного корреспондента Аркадий Бабченко работает на фронтах Южной Осетии-2008 и Украины-2014. Его записи в блоге и «Фейсбуке» вызывают море эмоций. Им восхищаются, и его ненавидят. Его клеймят, и его принципиальность и профессионализм приводят в пример. Сборник «Война» – пронзительно честный рассказ о буднях чеченской войны, о том, как она ломает судьбы одних людей и выявляет достоинства других. Да, героизм на войне есть, но в основном – это тяжелые от налипшей глины, пропахшие потом и дешевой водкой, отороченные болью, ненавистью и страхом бесконечные дни. «Война» – художественное произведение, хотя большинство событий в действительности происходило с автором. И именно в это время. Черное время войны.
Дать бы красный по всей планете: Стоп войне! Осторожно! Дети! (Ю. Друнина)
Это самая страшная и тяжелая книга из всех, когда-либо прочитанных мной. Это смерть, кровь и страх в чистом виде. Это боль всех погибших. Это боль всех, кто выжил, но оставил себя в тех горах. Потому что по-настоящему вернуться с войны нельзя.
Аркадий Бабченко — военный журналист и знает о чеченской войне не понаслышке — участвовал и в первой, и во второй. На первую призвали, на вторую пошел добровольно, контрактником, потому что не мог иначе, война не отпускала. «Война» — это сборник текстов, некоторые из них автобиографичны, другие собраны из рассказов других участников во время и после войны. Бабченко рассказывает страшную правду о войне, такую, какую не услышишь на государственных каналах, и от этой правды хочется выть, в бессилии молотить кулаками стены или напиться. Никогда еще ни один текст не читался у меня настолько физически тяжело при всей легкости слога автора. Приходилось буквально продираться через избиения, унижения, голод, гниющую плоть, трупы, человеческие останки, борясь с тошнотой и слезами. По словам автора, это не литература, это реабилитация, и я соглашусь с ним, держать в себе весь этот страх и боль попросту невозможно.
Это страшная книга. Это важная книга. Это крик всем сильным мира сего. Остановите войну. Перестаньте отправлять необстрелянных восемнадцатилетних мальчишек, не умеющих ничего, только умирать в самое пекло военных действий. Прекратите делать деньги на смертях. Это безмолвный крик. Нас не услышат. Они никогда не слышат нас.
Случайная цитата; Мне всегда казалось, что война черно-белая. Но она цветная. Неправда, что здесь птицы не поют и деревья не растут. Людей убивают среди ярких красок, среди зелени деревьев, под ясным синим небом. А вокруг буйствует жизнь. Птицы заливаются, трава пестрит цветами. Мертвые люди лежат на траве, и они совсем нестрашные. Они принадлежат этому цветному миру. Рядом с ними можно смеяться и разговаривать, человечество не замирает и не сходит с ума от вида трупов. Страшно только тогда, когда стреляют в тебя. Это очень странно, что война цветная.
Дать бы красный по всей планете: Стоп войне! Осторожно! Дети! (Ю. Друнина)
Это самая страшная и тяжелая книга из всех, когда-либо прочитанных мной. Это смерть, кровь и страх в чистом виде. Это боль всех погибших. Это боль всех, кто выжил, но оставил себя в тех горах. Потому что по-настоящему вернуться с войны нельзя.
Аркадий Бабченко — военный журналист и знает о чеченской войне не понаслышке — участвовал и в первой, и во второй. На первую призвали, на вторую пошел добровольно, контрактником, потому что не мог иначе, война не отпускала. «Война» — это сборник текстов, некоторые из них автобиографичны, другие собраны из рассказов других участников во время и после войны. Бабченко рассказывает страшную правду о войне, такую, какую не услышишь на государственных каналах, и от этой правды хочется выть, в бессилии молотить кулаками стены или напиться. Никогда еще ни один текст не читался у меня настолько физически тяжело при всей легкости слога автора. Приходилось буквально продираться через избиения, унижения, голод, гниющую плоть, трупы, человеческие останки, борясь с тошнотой и слезами. По словам автора, это не литература, это реабилитация, и я соглашусь с ним, держать в себе весь этот страх и боль попросту невозможно.
Это страшная книга. Это важная книга. Это крик всем сильным мира сего. Остановите войну. Перестаньте отправлять необстрелянных восемнадцатилетних мальчишек, не умеющих ничего, только умирать в самое пекло военных действий. Прекратите делать деньги на смертях. Это безмолвный крик. Нас не услышат. Они никогда не слышат нас.
Случайная цитата; Мне всегда казалось, что война черно-белая. Но она цветная. Неправда, что здесь птицы не поют и деревья не растут. Людей убивают среди ярких красок, среди зелени деревьев, под ясным синим небом. А вокруг буйствует жизнь. Птицы заливаются, трава пестрит цветами. Мертвые люди лежат на траве, и они совсем нестрашные. Они принадлежат этому цветному миру. Рядом с ними можно смеяться и разговаривать, человечество не замирает и не сходит с ума от вида трупов. Страшно только тогда, когда стреляют в тебя. Это очень странно, что война цветная.
Что можно сказать о книжке, в которой на полном серьёзе произносятся такие вещи: "у нас нет ... нравственного, внутреннего оправдания"? Или такие: "Остаться человеком" (это всё предложение целиком)? Или, в которой персонаж, заключённый под стражу, произносит: "...Их можно было бы точно так же безнаказанно убить по пьяни, и никто не понес бы за это никакой ответственности. Если я не найду его, все эти смерти окажутся каким-то страшным преступлением, понимаешь?"
Я не понимаю, как можно так писать в XXI веке.
Лучшее, что тут есть – это обложка. Хотя в оформлении ошибок уйма, книжку явно делали наспех, это видно по примечаниям: СВД там дважды, сноски на некоторые слова стоят позже того, как они впервые или во-вторые упоминаются по ходу сборника. Зачем было делать их в конце? Да и зачем они вообще сдались, большая часть слов понята школьнику. Ситников у него – не то капитан (стр. 221, например), не то майор (стр. 260, например). Видимо, сборник торопились состряпать как можно быстрее, на злобу дня.
Неважно.
Раньше я считал Бабченко своим. Ну. Не идейно, а по ощущению войны. Он дважды ездил в Чечню добровольцем (в той или иной степени), потом журналистил в Осетии и на Донбассе. Ну то есть наш человек, из тех, что раз побывав под пулями, потом все стремится туда вернуться.
Оказалось – нет. "Не наш," – пропели священники гор.
Во-первых, Бабченко выдаёт какие-то совершенно дикие и унылые, почти в духе соплей-по-лицу Ремарка, описания страха и ужаса, подкрадывающегося и неотпускающего потом. Я видел таких людей, от них я и слышал рассуждения о том, что война (эта, та, другая – да любая, неважно) совершенно лишена смысла. Удивительно, что один из них потом ещё и ещё возвращался и даже писал рассказы об этом.
В Чечне было убито все наше поколение – целое поколение русских людей. Даже те из нас, кто остался жив, – разве это те восемнадцатилетние смешливые парни, которых когда-то провожали в армию? Нет, мы умерли. Мы все умерли. Мы все умерли на этой войне.
О, Господи, что это за дичь! Эти восемнадцатилетние пацаны ложили "крутых" бородатых джигитов в рукопашной, да так, что те визжали как щенки. Эти восемнадцатилетние смешливые парни штурмовали Минутку, захватывали вокзал и держали там дикую оборону, и никакие горцы их не могли оттуда выбить.
Я знаю лично людей, которые участвовали в одной из Чеченских кампаний (а некоторые и в обеих сразу). Почти все попали туда молодыми пацанами. Все сейчас нормальные адекватные люди, с жёнами и детьми. Несмотря на это, познакомился я с большинством из них на другой войне, куда они тоже приехали добровольцами.
Так вот, эти люди знали, за что они воевали и против кого. Делали это осознанно и ни о чём не жалеют. И они правы.
Никто из них не рассказывал, про дедовщину в армии, где прапорщики бьют рядовых, майоры – прапорщиков, полковники – майоров и так до верховного. А воевать, дескать, никто не умеет и приказы нормально раздавать. Мои приятели-"чеченцы" матом-то ругаются в раз через неделю, а что они могут рукоприкладством заняться, и представить нельзя.
Я вообще начинал сомневаться, Бабченко был ли на самой войне-то? То у него цинки с вогами тяжёлые (стр. 167) и тащить их два за раз неудобно (я не самой атлетической комплекции и то по три носил), то в декабре 2000 года им какие-то предвыборные листовки с Ельциным приносят (стр. 182-183).
До сих пор не знаю, как это объяснить, но всё-таки доводов в пользу того, что автор этой книжки на войне был, предостаточно. Книжка если чем и понравился (кроме обложки), так это "радостью узнавания". Это и описание страха, когда стоишь один на посту, и тебе мерещатся звуки подкрадывающегося противника (это ещё за тридцать метров от его позиции никто глухой ночью пальбу не открывал). И радость от банки сгущёнки, и истопка буржуйки ящиками из-под бз, и погибшие товарищи, которые приходят во сне, и собирание тротила (только мы его с пластин Т-64 снимали). Та же гибель товарищей, убитых алкоголиками. Те же внезапные перемирия, за которыми стоит какая-то злая воля. Та же война – в первую очередь – друг за друга, и – только во вторую очередь – за убеждения и идеалы. Да же позывные те же самые (хотя кто бы сомневался!).
Короче. В книге Бабченко много вранья: про туполомное командование, которое может только кулаками и ничем иным, про испугавшихся солдатиков, про "всё плохо". В книге Бабченко много соплей. В книге Бабаченко отвратительные пассажи из времён покоренья Крыма. Книга Бабченко прошла плохую редактуру кроме того.
Но у "Войны" хорошая обложка. Несколько замечательных моментов, дающих понять, что во все времена и во всех войнах солдат чувствует одинаково. И ещё один очень сильный эпизод, на 126 странице, про чеченца-милиционера, говорящего: "Не бросайте нас, мужики".
Даже плохие книжки надо читать.
Читайте. Но, в отличие от меня, скачивайте бесплатно, чтобы этому Иуде ни рубля.
Наряду с прочитанной книгой Александра Сладкова о чеченской войне, эта книга ввела меня в некий ступор. Хотела бы выразиться, что она мне понравилась, но подберу другое слово: поразила. Рассказы меня поразили своим откровением вывернутой наизнанку солдатской души. Как выглядят для военкоров поле боя, солдаты, офицеры-начальники - это одно, но когда раскрывается война глазами рядового солдата - совсем другое. Жутко и больно читать то, что нам недосягаемо, неощутимо и не осязаемо. "Алхан-Юрт" вовсе ввел меня в состояние смятения. Об этом, наверное, почти никто и не задумывается, но вот читала я всё это и меня корёжило от того, почему же я раньше об этом не думала. Не задумывалась о том, каково приходилось тем, кто был на поле боя, в жутких условиях, под огнем противника (да что там противник, могли и свои по не знанию в темноте дать очередь из оружия), где сырая земля, где две банки консервов да пять сухарей на десятерых, где грязная мутная вода и куча снаряжения с собой. И во всей это вакханалии ты не имеешь право дать слабину. Последний рассказ - один из самых тяжелых для осознания. Самый пик сознания и души тех, кому удалось пройти через весь тот ад и вернуться домой живым. Но вернулась ли с тобой живая душа обратно? В общем, Господа, меня это сильно затронуло и я пустилась в литературный публицистический пляс (хоть "Война" - это художественные произведения).
З.Ы. Читаю далее об Афганистане других авторов.
Мало, что ли, тут убивают. И они нас, и мы их. И я убивал. Война, блин. Своя–то жизнь ни черта не стоит, не то что чужая. Не думай об этом. По крайней мере до дома. Сейчас ты недалеко ушел от этой девочки. Она мертвая, ты живой, а гниете вы в одной земле, она — внутри, а ты — снаружи. И разницы между вами, может, один только день.
Мне вдруг невыносимо хочется домой. Тоска, ведомая только солдатам и арестантам, накатывает волной, я смотрю в чёрное южное небо, слушаю рёв штурмовиков и плачу. Чёрт, что это со мной? Неужели я все ещё маленький мальчик? Кисель, Кисель, где ты? Где Вовка, где вы, мужики, что с вами? Мне так хреново без вас, ребята...
Над головами пролетают груженые смертью штурмовики, и на станции стоят эти страшные рефрижераторы с обгоревшими останками солдат; а в ста метрах от них, на привокзальной площади, мужики пьют пиво и таксисты торгуются из-за выручки.
Это странный город.
Зубы чистить два раза в день; кто не будет этого делать, сломаю челюсть.
– Чё вы, суки, дохнете, а? Чему вас в учебках учат, если вы только погибать умеете?