Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением. Мартин Эмис привносит в разговор об ужасах Второй мировой интонации и оттенки, никогда прежде не звучавшие в подобном контексте. «Зона интересов» – это одновременно и любовный роман, и антивоенная сатира в лучших традициях «Бравого солдата Швейка», изощренная литературная симфония. Мелодраматизм и обманчивая легкость сюжета служат Эмису лишь средством, позволяющим ярче высветить абсурдность и трагизм ситуации и, на время усыпив бдительность читателя, в конечном счете высечь в нем искру по-настоящему глубокого сопереживания.
Действительно шедевр
«Зону интересов» Мартина Эмиса нельзя воспринимать как роман исторический, ни в коем случае, хоть книга и затрагивает страшную тему Холокоста и строится на огромном читательском опыте автора (в послесловии Эмис перечисляет более 40 имен авторов, писавших о страшной трагедии 20 века, которые помогли ему создать данный роман).
Прежде всего, «Зона интересов» - роман художественный и в какой-то мере постмодернистский: рубленные фразы, достаточно мало описаний, сухость языка и четкость повествования словно выжимают всю наполненность слов, убивают в словах весь свет (ведь слово есть Бог, слово есть жизнь - слово по сути напитано чувствами и эмоциями, здесь же создается прием слова высушенного, слова гибнущего, слова мертвого).
От этой сухости языка создается ощущение нереальности происходящего, словно передо мной одна из антиутопий, вроде «1984» Оруэлла (уж очень начальник зондеркоманды похож на странное существо, не человека, а механизм, машину для убийств с выжженной душой, хотя, казалось бы, так должны выглядеть нацисты, а не сходящий с ума польский еврей, но нацисты здесь выглядят как обычные люди со своими страстями и слабостями).
Еще «Зона интересов» напоминает сценарий для спектакля, текстовую пьесу, поставленную в театре так, как выглядит фильм Триера «Догвилль» - границы домов и комнат условно обозначены, декорации отсутствуют почти полностью, всё происходит словно понарошку, однако люди — настоящие, и они не люди, они монстры.
(Добавлю от себя к подмеченной сухости языка романа благодарности переводчику. Не знаю, как в оригинале, но перевод напоминает мне о реформе нацистов в отношении немецкого — очистить, создать идеальный язык с идеальным произношением, вырезать всё лишнее).
Безусловно, «Зона интересов» — один большой спектакль, в главных ролях которого — три героя.
Первый — нацист, пьяница и тиран, комендант лагеря Пауль Долль. Личность, не заслуживающая ни грамма уважения, зацикленная на своих мужских потребностях, власти и эгоизме, но расчетливая, готовая убить любого, кто лишь краем глаза подметит его слабость, что ему в общем-то дается легко при его прямой должности: принимать товарные составы с биологическим материалом и доводить этот материал до последнего вздоха — его ежедневная обязанность.
Второй — странный, вызывающий двоякое отношение, нацист, красавиц и молодой повеса Ангелюс Томсен. Он играет в общую для нацистов игру, являясь родственником какому-то высокопоставленному чину, отчего ему многое может сойти с рук, но уж точно не его влюбленность в жену коменданта. Да и как можно влюбляться, когда рядом с тобой находятся врата в ад, а ты дышишь этим смрадом от ежедневно сгораемых тел?
Третий — польский еврей и начальник зондеркоманды Шмуль. Человек, который больше не человек, потому что в его обязанности входит подготовка узников к смерти и последующая за смертью «уборка»: каждая вещь повторна в использовании, вплоть до волос и зубов. Но у Шмуля есть миссия, несмотря на то, что он «продал душу дьяволу»: он должен наблюдать всё, чтобы записать; записать, чтобы сохранить в людской памяти. Может, хотя бы это станет частично ему оправданием?
«Зона интересов» — роман о концлагере, который по сути не рассказывает о том, что происходило внутри машины смерти, здесь почти не упоминаются страшные пытки и ужасы. Однако от этого книга не менее страшна: на фоне ровного повествования пара невозможных по силе ужаса/человечности/красоты эпизодов вызывают у читателя истерическую дрожь. И как бы дико это не звучало, именно этим занимаются шедевры искусства — вызывают катарсис, стремление забыть или желание запомнить, чтобы донести дальше, к другому уху, рассказать.
«Зона интересов» — это перформантезированный «Танец» Анри Матисса, только женщины здесь не голые, женщины пляшут и кружатся, и веселятся, но все они одеты в черно-белые полосатые робы, а на их лицах сжатая гримаса ужасающей улыбки, улыбки побежденных, но непобедимых, знак близкой смерти.
Действительно шедевр
«Зону интересов» Мартина Эмиса нельзя воспринимать как роман исторический, ни в коем случае, хоть книга и затрагивает страшную тему Холокоста и строится на огромном читательском опыте автора (в послесловии Эмис перечисляет более 40 имен авторов, писавших о страшной трагедии 20 века, которые помогли ему создать данный роман).
Прежде всего, «Зона интересов» - роман художественный и в какой-то мере постмодернистский: рубленные фразы, достаточно мало описаний, сухость языка и четкость повествования словно выжимают всю наполненность слов, убивают в словах весь свет (ведь слово есть Бог, слово есть жизнь - слово по сути напитано чувствами и эмоциями, здесь же создается прием слова высушенного, слова гибнущего, слова мертвого).
От этой сухости языка создается ощущение нереальности происходящего, словно передо мной одна из антиутопий, вроде «1984» Оруэлла (уж очень начальник зондеркоманды похож на странное существо, не человека, а механизм, машину для убийств с выжженной душой, хотя, казалось бы, так должны выглядеть нацисты, а не сходящий с ума польский еврей, но нацисты здесь выглядят как обычные люди со своими страстями и слабостями).
Еще «Зона интересов» напоминает сценарий для спектакля, текстовую пьесу, поставленную в театре так, как выглядит фильм Триера «Догвилль» - границы домов и комнат условно обозначены, декорации отсутствуют почти полностью, всё происходит словно понарошку, однако люди — настоящие, и они не люди, они монстры.
(Добавлю от себя к подмеченной сухости языка романа благодарности переводчику. Не знаю, как в оригинале, но перевод напоминает мне о реформе нацистов в отношении немецкого — очистить, создать идеальный язык с идеальным произношением, вырезать всё лишнее).
Безусловно, «Зона интересов» — один большой спектакль, в главных ролях которого — три героя.
Первый — нацист, пьяница и тиран, комендант лагеря Пауль Долль. Личность, не заслуживающая ни грамма уважения, зацикленная на своих мужских потребностях, власти и эгоизме, но расчетливая, готовая убить любого, кто лишь краем глаза подметит его слабость, что ему в общем-то дается легко при его прямой должности: принимать товарные составы с биологическим материалом и доводить этот материал до последнего вздоха — его ежедневная обязанность.
Второй — странный, вызывающий двоякое отношение, нацист, красавиц и молодой повеса Ангелюс Томсен. Он играет в общую для нацистов игру, являясь родственником какому-то высокопоставленному чину, отчего ему многое может сойти с рук, но уж точно не его влюбленность в жену коменданта. Да и как можно влюбляться, когда рядом с тобой находятся врата в ад, а ты дышишь этим смрадом от ежедневно сгораемых тел?
Третий — польский еврей и начальник зондеркоманды Шмуль. Человек, который больше не человек, потому что в его обязанности входит подготовка узников к смерти и последующая за смертью «уборка»: каждая вещь повторна в использовании, вплоть до волос и зубов. Но у Шмуля есть миссия, несмотря на то, что он «продал душу дьяволу»: он должен наблюдать всё, чтобы записать; записать, чтобы сохранить в людской памяти. Может, хотя бы это станет частично ему оправданием?
«Зона интересов» — роман о концлагере, который по сути не рассказывает о том, что происходило внутри машины смерти, здесь почти не упоминаются страшные пытки и ужасы. Однако от этого книга не менее страшна: на фоне ровного повествования пара невозможных по силе ужаса/человечности/красоты эпизодов вызывают у читателя истерическую дрожь. И как бы дико это не звучало, именно этим занимаются шедевры искусства — вызывают катарсис, стремление забыть или желание запомнить, чтобы донести дальше, к другому уху, рассказать.
«Зона интересов» — это перформантезированный «Танец» Анри Матисса, только женщины здесь не голые, женщины пляшут и кружатся, и веселятся, но все они одеты в черно-белые полосатые робы, а на их лицах сжатая гримаса ужасающей улыбки, улыбки побежденных, но непобедимых, знак близкой смерти.
Это, конечно же, не самая страшная книга о концлагере, которую я читала. Вспомнить хотя бы ту же самую Искру жизни Ремарка . Зона интересов , как бы это правильно сказать... немного посуше что ли, менее эмоциональная, даже как-то ближе к публицистике. И перевод ещё явно подкачал. Читалось тяжело.
Но это не умаляет её достоинств.
Это одна из тех книг, которые не будешь читать, смакуя вкусный чаёк, уж молчу про конфетки и бутербродики.
Жестокая правда, которая обрушится со страниц, принесёт очередную вспышку непонимания, негодования, гнева. Да, нас уже не удивишь жестокостью нацистов, но всё так же больно.
Им, тех кого уже давно нет, всё равно, а вот нас снова и снова наполняет бесконечная боль и ненависть, за их муки, за их страдания, за их Не жизнь в жутких бараках смерти.
Эмис выбрал для своего романа беспроигрышный приём: три рассказчика, три точки зрения, три противоположности. И никакого давления на читателя со стороны автора. Думайте сами, решайте сами: осуждайте, прощайте, призывайте небесную кару, сочувствуйте. Поверьте, в данном случае это очень непросто. Не потому что не знаешь, кто есть кто. Как раз таки всё предельно ясно. Герои предельно откровенны, и от этой откровенности мурашки по коже. Ну как же так? Как?! можно так не любить этот прекрасный мир, жизнь, данную нам на короткое время? Как можно издеваться над себе подобными? Как можно уничтожать свою людскую сущность, убивая невинных и беспомощных жертв?
Три рассказчика, три точки зрения, три версии восприятия происходящего. История одна.
Пауль Долль, комендант лагеря, пьяница, педант, тиран. Он зациклен на чистоте (в том числе и расы, это, пожалуй, даже в первую очередь), порядке и дисциплине. Он не пользуется авторитетом у подчиненных, но это не мешает ему устанавливать и навязывать свои правила и свой устав.
Он суров с детьми, суров с женой, пытается дисциплинировать тех, кто ему подчиняется. И неважно, какими методами добывается успеха. Главное, чтобы всё было по его. И он искренне не понимает, почему его не любят, "ибо он нормальный мужчина с нормальными потребностями. Совершенно нормальный. Хотя, похоже, никто этого не понимает. Пауль Долль совершенно нормален."
И этот "нормальный" мужчина, не кривясь и без всяких зазрений совести посылает на тот свет тысячи людей, женщин, детей, стариков... Он говорит красивые слова, обещает кров, пищу, комфорт, а в итоге они получают газовый душ. Смерть, которую сами себе оплатили. Ведь "правило требует оплаты проезда третьим классом. В один конец. С детей не старше двенадцати берут половину. В один конец."
И это совершенно нормально для Долля. Это рабочий процесс. Как на любой фабрике, заводе. Единственно, что доставят неприятность- это запах. Но уж с такими издержками ничего не поделать.
Ангелюс Томсен.Тёмная, можно сказать лошадка. На самом деле- куда ветер дует... Самец, кобель, нацист... Где-то в глубине души он понимает отвратность и гнилостность их системы, но пока ему самому ничего не угрожает, пока ему удобно и комфортно, всё это не имеет значения. Наоборот, можно и за женой начальника приударить. Азарт, удовольствие, спортивный интерес так сказать.
"- Я вот думаю. Чего же мы с ними не делаем? Полагаю, не насилуем...
Ты согласен, что обходиться с ними хуже мы уже не можем?
– Ой, брось. Мы их все-таки не едим."
Это обычный разговор с другом. Так, про между прочим, между упоминаниями о погоде, о женщинах и еде.
Шмуль. Польский еврей. Начальник зондеркоманды*. Единственный из рассказчиков, кто хоть немного вызывает сочувствие и намёк на приязнь. Человек с мёртвыми глазами. Он умер ещё до смерти. Его нет. Просто оболочка ходит по лагерю и выполняет самую грязную работу на свете. Потому что, если не он, то кто-то другой... Этого не избежать. Никак...
А ещё у него есть оправдание.
"Если существует смертный страх, то существует также и смертная любовь. Она-то и лишает людей из зондеркоманды дееспособности – смертная любовь."
Как сложаться судьбы этих троих, которые связаны между собой невидимой, но смердящей нитью? Что приготовила судьба верующему в нерушимость нацизма, сомневающемуся, почти кающемуся офицеру, и человеку, которому нечего терять, потому что его душа давно убита?
Едкая книга, не слишком приятная. История глазами не узников, а тех, кто руководил и заправлял работами в лагере. От этого не менее колкая, не менее обличающая.
Как сказала Ханна, жена Долля: "Мы не заслуживаем возвращения оттуда."
Никто, кто имел, пусть даже косвенное отношение к тем зверствам, не заслуживает возвращения оттуда. Виновны! И помилованию не подлежат. А муки совести- это дело личное...
*Название Sonderkommando получили группы евреев-узников нацистских лагерей уничтожения, которых принудили работать при газовых камерах и в крематории. Члены Sonderkommando помогали готовить евреев к отравлению газом. Одни отрезали женщинам волосы (иногда после отравления). Другие вытаскивали трупы из газовых камер, вырывали у них золотые зубы и коронки, перевозили тела в ямы или в крематорий. Некоторые члены Sonderkommando чистили газовые камеры, в то время как другие разбирали личные вещи жертв, сортировали их и готовили к отправке в Германию. Через несколько месяцев таких омерзительных работ сами члены Sonderkommando уничтожались и заменялись новыми.
Наименование проекта: «Лагерный комплекс "Освенцим" (нем. "Аушвиц")».
Вид проекта по длительности: долгосрочный (с 1940 г.).
Тип проекта: социально-политический.
Класс проекта: мегапроект.
Цель проекта: создание комплекса немецких концлагерей для снижения количества / уничтожения «низших рас» в угоду «высшей» — арийской.
Категория участников проекта:
1) исполнители — арийцы;
2) объекты воздействия — евреи, поляки, русские, цыгане, французы, венгры — мужчины, женщины и дети.
Источника бюджета проекта: ежегодное государственное ассигнование.
Прибыль проекта: средний доход от труда одного узника составит 1600 рейхсмарок с учётом стоимости его личных вещей, зубов и волос, но без учёта полученного из него после сожжения пепла.
Возможные риски реализации проекта:
➠ возможность утечки информации о реализации проекта;
➠ недостаточность физических и денежных средств для утилизации большого количества трупов;
➠ высокая смертность работающих узников из-за постоянного недоедания и роста инфекционных и прочих болезней и др.
Выглядит такой проект не только страшно, но и странно. Как заметили критики, роман Мартина Эмиса отличен от других, написанных о геноциде, новым, необычным, а потому вдвойне жёстким взглядом на холокост. Рассматривая лагерный комплекс «Освенцим» как грандиозный по своей масштабности проект нацистского руководства, «Зона интересов» резко выделяется на фоне книг схожей тематики.
Почти три месяца я не могла найти слов, чтобы написать отзыв на эту книгу. С одной стороны, автор, основываясь на документах эпохи, пишет достаточно правдоподобное произведение, что уже само по себе вызывает интерес. С другой — результатами проекта явилось от 1,5 до 4 миллионов погибших людей. Не укладывается в голове. Страшно. Горько.
На фотографии: заключенные концлагеря Освенцим смотрят в объектив из-за колючей проволоки, 27 января 1945 г. (источник фотографии находится здесь)
«Уловка 22» на тему концлагерей
«Зона интересов» Мартина Эмиса на первый взгляд как будто мало что добавляет к теме Аушвица: есть ведь в природе и путаные воспоминания Рудольфа Хёсса, и исследовательская дотошность Ханны Арендт, и «Благоволительницы» Джонатана Литтела, высветившие изнанку СС ярче некуда, — что уж говорить о фильмах «Шоа» или «Сын Саула». Однако же Эмис находит такой стиль, такой сюжет и таких героев, которые всё же добавляют многократно поднятой теме что-то новое. Это «что-то» — осмысление через бытовой абсурд: не тот бредовый абсурд, с помощью которого изучал феномен войны Джозеф Хеллер в «Уловке 22», а то усталое приятие некогда бывшего нормой нонсенса, которое скорее характерно для чеховских персонажей (кроме отчаявшихся правдорубов типа дяди Вани).
Год из будней Аушвица рассказан тремя голосами: члена зондеркоманды Шмуля (мужчина давно утратил всякую надежду вернуться к облику человеческому, а потому принял на себя роль бесстрастного Харона), коменданта лагеря (выведен под именем Пауля Долля, пьяницы, вуайериста и садиста, что в конечном счете делает его идентичным своему прототипу Хёссу, как ты имена ни меняй) и племянника одного из нацистских шишек Голо Томсена (похотливый, беспринципный и бесстыдный, он в целом наиболее симпатичный персонаж, потому как на фоне остальных выглядит чуть ли не ангелом). Томсен приударяет за женой коменданта, и вялый любовный треугольник в условиях лагеря служит стержнем для текста, на который уже нанизываются самые разные детали: речи нетрезвого Долля; распределение вновь прибывших на годных и негодных; планы по строительству третьего лагеря для нужд промышленников; постепенное проникновение пораженческих настроений во все слои рейха. Всё это литературное «мясо» в совокупности воспринимается как трагикомедия извращенного абсурда: смерть одного человека — катастрофа и горе, а гибель миллионов — нечто непостижимое, над чем ни порыдать нельзя, ни посмеяться. С каким пафосом и слезой на глазах Долль в праздничной речи вспоминает 14 павших немцев в Пивном путче — чтобы на той же странице спросить у Шмуля, сколько за три месяца удалось умертвить евреев, и лишь бровью повести, услышав ответ.
Однако и в этой бездне нет-нет да вспыхивают случайные искры: Эмис проработал персонажей достаточно, чтобы в каждом из них можно было найти нечто, присущее и читателям-обывателям: например, временами проявляющуюся рефлексию. «Я питал величайшее уважение к ночным кошмарам — к их разумности и артистизму. Ныне я думаю, что они жалки. Они совершенно неспособны предъявить мне что-нибудь хотя бы отчасти столь же ужасное, как то, чем я занимаюсь каждый день, — да они и пытаться перестали. И теперь мне снятся только еда и чистота», — думает в одной из сцен Долль. Рефлексия Шмуля направлена лишь на то, чтобы заглушить в себе остатки морали — чувства, которое вредит выживанию в нечеловеческих условиях. Рефлексия Томсена — иного толка: он уже в 1942-м предчувствует поражение Германии и понимает, что ему и остальным немцам предстоит жить с колоссальным грузом прошлого — настолько колоссальным, что даже встреча двоих влюбленных через несколько лет после войны будет отнюдь не радостным мигом, а острым напоминаем о том, что пришлось совершить ради выживания.
В общем, книг, подобных «Зоне интересов», довольно много, но есть ради чего прочитать и ее. Тем более, как говорит В. Г. Зебальд, которого Мартин Эмис цитирует в великолепном послесловии, «ни один серьезный человек ни о чём другом, кроме событий 1939–1945 гг., и не думает».
Interessengebiet. Читать и помнить.
Один из британских критиков назвал роман «кафкианской комедией про Холокост». В нем разворачивается абсурдистское полотно нацистских будней: страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями ‒ кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением. Однако мелодраматизм и обманчивая легкость сюжета служат Эмису лишь средством, позволяющим ярче высветить абсурдность и трагизм ситуации.(с)
Это очень нестандартная книга. Специфическая. С утрированными героями, которые с перебором то ли лгут, то ли вещают правду... Поэтому говорить о романе я тоже хочу не в привычном формате, а начная с конца, со своего рода подытоживания.
Итак, окончание мне не понравилось совершенно. И это очень меня печалит. То есть, я с первой страницы знала, что книга получит пять баллов, и надеялась, что ничего не помешает мне поставить её в разряд "любимых". Но к большому сожалению, концовка показалась пришитой белыми нитками... Ощущение, что автор, вырулил в некуда или ещё хуже: скатился в сентиментальный роман, причём с хеппи-эдом.
Я вообще не понимаю как можно было герою выйти сухим из воды, разъезжать после войны на машине и поиметь тёплое место при новой власти... А как же родство с партайгеноссе? А про сотворённое зло тоже забыли? Не знаю, вот не знаю... Если только посчитать предложенное автором очередным его вымыслом, нужным художественным кульбитом и просто принять на веру.
Но впечатление изрядно подпорчено, избавиться от гнева на финал я не смогла. Отсюда, собственные уговоры довериться Эмису и съесть с его ладони всё до крошки не сработали. Не съела, увы. Остались вопросы и ворох ИМХО.
Я не претендую на правильность своих суждений, но мне кажется, что наш мир зачерствел. До него уже непросто достучаться. Привычными средствами, я имею ввиду. Приходится изгаляться, в хорошем смысле слова. И автору прекрасно удалось создать гремучую смесь из разных жанров, задействуя для своей цели голоса трёх главных персонажей и свой собственный отменный стиль, к которому надо привыкнуть. В начале. А потом уже только наслаждаться (неприемлемое, конечно, слово к данному сюжету).
Комендант концлагеря Долль, лощённый бабник Томсен (не больше, ни меньше - племянник Бормана) и зондер Шмуль - морально убитый человек, ведущий на смерть своих собратьев, оттягивающий собственную смерть на несколько месяцев. Три взгляда на Аушвиц. Три трибуны. Три рассказчика в романе.
В центре событий романа — фашистский, извините, бизнес-стартап. 1942 год, крупная фармакологическая компания строит в Аушвице свою фабрику (и это не выдумка), вот-вот должно запуститься производство резины, рационализаторы из СС спорят о том, что выгоднее: кормить рабочую силу или заставлять ее работать в три раза больше, сокращая срок эксплуатации. Зондеркоманда встречает поезда с оккупированных территорий, исключительно вежливо проводит селекцию перед отправкой в газовую камеру («сейчас вы примете душ, потом вас ждут бутерброды с сыром, а багаж доставят прямо в гостиницу») и решает насущный вопрос реутилизации отходов производства, так как массовые захоронения отравили воздух и грунтовые воды на территории лагеря. (с)
Да, всё так. И чтобы бы автор не сказал об этом - всё равно будет мало. И не покажется перебором. Но ещё супер важно КАК сказать. В книге полно мелких моментов, от которых холодеют руки и слёзы наворачиваются на глаза. Причём, говорится о страшном мимоходом, констатацией, а иногда одно слово способно вызвать ряд ассоциаций, порезать душу, нарисовать картинку, к которой невозможно подобрать прилагательное.
Невероятно пронзительна сцена, в которой рассказывается о дневнике для будущих поколений, зарытом в саду. Мемуары зондера, с красноречиво расписанными сценами селекции...
Остальные поддержали его:
– Просто читай.
- "Пятилетняя девочка встала и воскликнула...". "А одна молодая полячка произнесла в газовой камере очень короткую, но пылкую речь…»
– Хватит.
У многих в глазах стояли слезы – но не слезы горя или сознания вины.
– Остановись. «Произнесла очень короткую, но пылкую речь». Черта лысого она произнесла. Хватит.
– Хватит. Он врет.
– Лучше молчание, чем это. Хватит.
Настоящая правда - тихая и молчаливая, и от этого ещё более кромешная.
Пауль Долль бессовестно врёт про свою жизнь с женой Ханной, про свои с ней отношения. Впрочем, о чём это я? Человеческое слово "бессовестно" неприменимо к начальнику концлагеря.
Через призму мечты о сексе с Ханной вязкой ртутью перекатываются мысли героев о том, что они сотворили и что потом обязательно сотворят с ними. Очень похоже, что рассуждая о фрау Долль (как бы её поиметь или убить, смотря какой персонаж вещает), Долль и Томсен забивают себе мозги, они отвлекаются на простое житейское. Но ох, как это упрощает историю Эмиса... И даже немного реабилитирует в глазах читателя его персонажей. Поэтому нет, не хочу и не буду усматривать здесь намёк на наличие совести, да ещё не беззубой. Только страх за собственную шкуру, за грядущие последствия.
Долль в своих записках упорно врёт сам себе. Врёт насчёт величия Германии, "общественно-политического здоровья" национал-социализма. О своей личной жизни он тоже врёт. Он весь - пьяное сочетание двух противоречий: откровенности и разухабистой лжи. Недочеловек - это как раз о нём. Психически больной, страшный, жестокий... Ходячий абсурд. Третий рейх. Лицо фашизма.
Конечно, второй персонаж, Ангелюс Томсен умён, образован, циничен и изворотлив, он противоположность Доллю. Он способен видеть ситуацию, давать ей честную оценку. Томсен всё понимает, но от этого факта он не становится для меня лучше. Знаете кого он мне напомнил? Того немецкого генерала, попутчика Штирлица (сериал "17 мгновений весны"), который всю ночь, под рюмку, изливал душу собеседнику, говоря правильные вещи, поливая Гитлера и его режим, то страшное, к чему он привёл страну, а утром, как ни в чём не бывало, прошествовал по перрону, красноречиво ( и главное, убедительно) вскинув вверх руку. Jawohl ! Ночь откровений закончилась, утро снова зовёт к ратным "подвигам".
К слову, роман действительно чем-то напоминает всеми нами любимый фильм о Штирлице. Фашистское закулисье, жизнь немцев, направление их мыслей, попытка залезть в голову гидры и узнать почему, зачем и как могло стать возможным...
Авторская стилистика тоже подтверждает ощущения схожести с сериалом. Кто не помнит характерное окончание фразы отрицательным "нет?" или добавление почтительного "мой господин".
Третий персонаж Шмуль - кто он такой? Что он такое? Зло или ходячий страх за жизнь близких? Таких как он можно оправдать? Нет. Понять? Да. И всё же минус, помноженный на плюс даёт минус.
Переживания и муки совести людей не оживят.
Обыкновенный фашизм. Эмису хотелось разгадать его причины. В своём послесловии он пишет о попытке понять "почему", направленной к Гитлеру. Нет ответа...
В книге много натуральности, мало воздуха и полным-полно бурого от пепла снега... Фигурируют реальные исторические личности, типа Бормана и его жены Герды - дуры? убеждённой сволочи? какое найти название этим "вторым половинкам" своих государственных мужей убийц... Званные вечера в Офицерском Клубе и клубы дыма из безостановочно работающих печей... Противоестественность, ставшая нормой.
Сарказм и боль, вспыхнувшее чувство, семейный быт и деформация в мозгах.... Абсурд, не сочетаемые понятия? Спросите у талантливого Эмиса.
Пока я работал над «Зоной интересов», я наткнулся на блестящее и точное замечание : то, как мы относимся к нацистскому геноциду, определяет и наше понимание самих себя. Я нахожу это совершенно верным. Ни один другой эпизод в истории на этот не похож: когда ты чувствуешь, что понимаешь что-то про себя. И про человечество — ведь это худшее, что мы пока сделали. (Интервью автора Ленте. ру)
Что говорила мышь? Она говорила: чтобы смягчить мою участь, умиротворить тебя, я могу предложить лишь полноту и совершенство моей беззащитности.
А что говорил кот? Ничего он, естественно, не говорил. Лощеный, погруженный в мечты, царственный, принадлежащий к другому миру, другому порядку вещей.
Позволь преподать тебе маленький урок военного искусства, Голо. Правило первое: не вторгайся в Россию.
Жить, не задумываясь о будущем, легкомысленно и глупо, ещё большая глупость - задумываться о нем.
Существуют три причины, или оправдания, которые позволяют нам жить и дальше. Во-первых, мы можем свидетельствовать, а во-вторых, отомстить – безжалостно. Свидетельствовать я готов, однако волшебное зеркало не показывает во мне убийцу. Пока.
Третья причина, и самая важная, в том, что мы спасаем (или продлеваем) жизни – по одной на транспорт. Иногда ни одной, иногда две – в среднем одну. А 0,01 процента – это не 0,00. И спасенными всегда оказываются молодые мужчины.
Делать это следует, когда они сходят с поезда; после построения на селекцию становится уже поздно.
*Герой*, тот, конечно, совершил бы *побег* и обо всем *поведал миру*. Но у меня такое ощущение, что мир и сам все знает - и довольно давно. Как он может не знать, при нашем-то размахе?