Часто ведь бывает, что после долгого ожидания, то, что так ждал, воспринимается уже совершенно безрадостно, словно что-то обыденное и ненужное.
собственная совесть самый страшный судья.
Если бояться отношений, то так можно и на всю жизнь остаться одной. Ведь разрыв может случиться со всеми. Это то же самое, что бояться жить, ведь может статься так, что следующий день принесет вам много боли и горя, но от этого вы ведь не перестаете жить и ложиться спать каждую ночь.
Сделай людям добро сотню раз примут за должное, но стоит один раз оступится, сразу же налетят стервятники.
бояться постоянно нельзя, в какой-то момент непременно наступит момент, когда человек попросту привыкает к раздражителю...
Месть? В ней нет успокоения, лишь черная боль, приправленная глупыми сожалениями.
«... мужчина был голым, и я видела, что и в мужском плане его явно не обделили...» (и так дважды про разных мужиков)
— Человеческие дети такие шумные, — удивлённо протянул эльф. — Я и раньше удивлялся такой активности у людских детей, но всё равно каждый раз мне кажется это странным. Зачем они лезут в лужи?
— Измерить глубину, конечно же, — ответила я, про себя посмеиваясь.
— Зачем?
— Ну. Весело? — то ли ответила, то ли спросила.
Охтарон посмотрел на меня, причём его взгляде явно читался скептицизм.
— Да?
На это я лишь улыбнулась и пожала плечами.
— Дети, — ответила я так, словно это могло объяснить всё что угодно.
Это элементарная человечность, помогать, если ты можешь помочь. Но делаю я это не потому, что она мне важна или дорога. Как я уже и сказала, во многих из нас это врожденное, помогать. Пусть некоторые делают что-то по мелочи, другие же по крупному, но каждый в своей жизни так или иначе чем-нибудь помог совершенно чужому человеку.
Знаете, бывают такие голоса, которые слышишь и понимаешь, что они просто не похожи на все остальные. Такие голоса будто вибрируют, задевая что-то глубоко внутри. Запоминаются надолго, если не навсегда.
Я хорошо знала, что сделай людям добро сотню раз примут за должное, но стоит один раз оступится, сразу же налетят стервятники. Конечно, не все такие, но многие.
Ингрид бывало пыталась выпытать у меня, почему я так изменилась, ведь раньше была такой славной девочкой. На что я просто молчаливо отводила глаза, вздыхала и говорила, что времена сейчас не те, чтобы быть просто «славной девочкой».
Ладно, сомневаться можно сколько угодно, но нужно либо делать, либо потом разгребать результаты своего отказа. Будут ли они, конечно, не известно.
Даже люди отличаются друг от друга. И я сейчас не про внешность. Я про то, что у них внутри. Вот бывает, смотришь на человека, вроде всё то же самое, а вот и нет. Есть в нём нечто, что отличает, словно что-то идёт у него изнутри, отчего он кажется другим. Более харизматичным, более привлекательным и притягательным. А бывает человек и красив и ухожен, а толку никакого нет. Люди смотрят, любуются, но ничего не испытывают. Будто смотрят на куклу в витрине магазина.
Дети такие существа, которые только что тут, а через секунду уж не пойми где и заняты чем-нибудь весьма опасным.
Работа она вообще имеет свойство выталкивать другие мысли. Когда руки делают, голове меньше заботы.