Каждый человек живет свою жизнь. Некоторым, впрочем, выпадает прожить несколько жизней – как автору книги Олегу Радзинскому.
Советское привилегированное детство в писательской семье со знаменитой фамилией и антисоветская мятежная юность, тюрьма и ссылка, лесоповал в Сибири и путешествия по южноамериканским джунглям, работа учителя в московской школе и карьера банкира на Уолл-стрит в Нью-Йорке – такого хватило бы на многих людей. Олег Радзинский прожил эти жизни один, и теперь читатели могут прожить их вместе с ним.
Это какое-то мимими было, несмотря на тонны мата и вообще-то ссылку.
Слушала книгу в исполнении автора и надо отметить, он не очень-то озадачился техникой, запись с шумами и не лучшего качества. Вдобавок к этому у автора несколько речевых дефектов усложняющих восприятие. Но! В обмен на эти неудобства, Радзинский не редко отходит от текста книги и вносит свои добавления и замечания, которые было очень интересно послушать, и они во многом дополняли книгу.
После прочтения, я поняла, с чем эту книгу можно сравнить: Павел Санаев - Похороните меня за плинтусом и Рубен Гальего - Белое на черном . Во всех трех случаях у нас автобиографии про очень суровые жизненные обстоятельства с огромным количеством юмора. Я очень надеюсь, что Радзинский напишет продолжение, потому что книга закончилась до огорчительного рано. Вставки из американского и африканского будущего разбудили аппетит, а кончилось все как раз таки на эмиграции. От книги было не оторваться, очень интересно, смешно и бодро. Большое количество самоиронии и какого-то анализа своих поступков по молодости крайне увлекательны.
Это какое-то мимими было, несмотря на тонны мата и вообще-то ссылку.
Слушала книгу в исполнении автора и надо отметить, он не очень-то озадачился техникой, запись с шумами и не лучшего качества. Вдобавок к этому у автора несколько речевых дефектов усложняющих восприятие. Но! В обмен на эти неудобства, Радзинский не редко отходит от текста книги и вносит свои добавления и замечания, которые было очень интересно послушать, и они во многом дополняли книгу.
После прочтения, я поняла, с чем эту книгу можно сравнить: Павел Санаев - Похороните меня за плинтусом и Рубен Гальего - Белое на черном . Во всех трех случаях у нас автобиографии про очень суровые жизненные обстоятельства с огромным количеством юмора. Я очень надеюсь, что Радзинский напишет продолжение, потому что книга закончилась до огорчительного рано. Вставки из американского и африканского будущего разбудили аппетит, а кончилось все как раз таки на эмиграции. От книги было не оторваться, очень интересно, смешно и бодро. Большое количество самоиронии и какого-то анализа своих поступков по молодости крайне увлекательны.
Невероятно увлекательная книга. Три четверти произведения прочитала за один день, не могла оторваться, пока книга не закончилась. Полностью разделяю восторги Акунина, Сорокина и Улицкой. Но прежде чем говорить о достоинствах книги, немного скажу о том, что меня немного разочаровало. В аннотации говорится, о том, что автор прожил множество жизней, среди них и советское привилегированное детство, антисоветская мятежная юность, тюрьма, ссылка, лесоповал в Сибири, путешествия по джунглям Амазонки, карьера банкира на Уолл-стрит. И все эти жизни мы проживем с автором, читая его книгу. На самом деле не совсем так. Три четверти книги это рассказ о периоде заключения в тюрьме и ссылке. О детстве и юности автора рассказывается не много, в основном это рассказ о диссидентской деятельности, за которую Радзинский и был осуждён. Книга заканчивается его освобождением в 1987 году. Никаких путешествий по джунглям и рассказам о тяжёлых (или лёгких) банкирский буднях в книге нет. Есть две небольшие главы "между делом", в одной из которых рассказывается, что автор болел малярией, когда ездил в Гайану, а другой немного говорится о том, как он попал на Уолл-стрит. Всё. Может быть эти жизни были не так интересны, как описанный в книге период, и у меня нет претензий, что рассказано только нем. Просто аннотация несколько вводит в заблуждение, ведь в книге подробно рассказывается только о периоде заключения, а не обо всех жизнях, которые прожил автор.
Но зато как рассказано! Не оторваться. Написана книга очень легко, в ней много юмора, о себе автор говорит всегда с иронией, поэтому невозможно не улыбаться вместе с ним. Эпизод "с полотенцем" это вообще шедевр, который можно рассказывать как анекдот. Я, кстати, многие фрагменты вслух зачитывала мужу. Среди таких эпизодов допрос узбечки Гали, которая все сокрушалась, что "дала бы показания только Круглову" (глава "Следствие установило...")
Вообще вся книга проходит под лозунгом "Я понял, что будет нелегко. Но интересно". Просто поразительно как человек переживая такой тяжёлый период мог легко относиться к своей участи - как к происходящему с персонажем книг.
Очень понравилось, что в книге целых три вклеенных блока с фотографиями, что очень важно для восприятия. Причем фотографии не просто иллюстрируют текст, в комментариях к ним иногда рассказаны целые отдельные истории.
Ещё один момент, который меня очень порадовал это язык, который меняется на протяжении книги. Когда читаешь в самом начале, сложно поверить, что это написал человек, который когда-то "чалился" на зоне. Но дальше в тексте появляется жаргон и к периоды ссылки текст плотно наполняется тюремной лексикой и матами, которые в данном случае очень органичны в тексте и не режут глаз. Не смотря на то, что это мемуары, текст очень художественный, и книгу можно просто читать как увлекательный роман. Получила огромное удовольствие от чтения.
Гордо реет буревестник
Есть некоторое ощущение, что книга слегка устарела. Хотя издана совсем недавно. Устарела своим контентом. Просто, как мне кажется, времена, когда народ зачитывался излияниями сидельцев-диссидентов о своём славном инакомыслящем прошлом, о кровавой гэбне и о своих героических подвигах во славу свободы и мира — эти времена не то, что прошли, но как-то бывший большой, а может быть даже и массовый интерес к литературе такого рода схлынул, насытившись многочисленными литературными трудами самых свободолюбивых людей в мире.
Тем не менее эта книга всё-таки появилась на свет, пополнив собой тесные ряды на полках магазинов и, возможно, личных библиотек. Что ж, на всякий газ есть свой противогаз и на всякую книгу найдётся свой читатель. Тем более, что если рассматривать этот труд с позиций чисто литературных, то придраться к ней, в общем-то, не за что и незачем. Интересный авторский слог, свободный стиль, довольно открытые и откровенные мысли и воспоминания без особого стремления как-то приукрасить и героизировать себя — скорее наоборот, автор то и дело подтрунивает над самим собой — молодым и горячим певцом свободы и прав человека. Т.е. читается книга довольно легко и не без удовольствия. Хотя всё-таки порой просматривается в книге некая бравада автора, некоторое ощущение его возвышенного превосходства над многими прочими, в т.ч. и над читателем — я вот не боялся и дерзал, а ты… Ну впрочем, это могут быть только лишь мои собственные личные ощущения.
Содержательно книга разделена на несколько смысловых блоков. Детство-юность. Затем молодость и всякие диссидентские дела. Затем самый крупный блок — тюрьма и следствие. Потом этап и блукание персонажа по тюрьмам-пересылкам и по столыпинским вагонам. И, наконец, проживание в месте ссылки, плавно переходящее в освобождение и последовавший (настоятельно рекомендованный ему властями) отъезд в заграницу.
Чтение каждого из этих содержательных блоков представляет свой собственный особый интерес. Например, мне было очень интересно читать первые главы о детстве героя книги. И заключение тоже, потому что там помещены фотографии с комментариями автора, и мы вновь как бы заново проходим всё содержание книги (кроме содержания в МЛС* — там особо не нафотографируешься).
А вот тюремную главу с описанием периода следствия читать было уже менее интересно, равно как и главы с повествованием о вагон-заках, тюрьмах-пересылках и следственных изоляторах — просто потому, что всё это изрядно знакомо читателю и рецензенту не понаслышке. (Кстати, автор в одном месте сделал случайную — почти уверен, что случайную, — но важную фактологическую ошибку, да ещё и не единственную: кумом он называет только заместителя начальника по режиму (на самом деле это не совсем так) и ещё он как-то определил спецчасть ответственной за режим содержания — что совсем не соответствует истине).
Опять-таки, повторюсь, что само чтение не вызывает особого отторжения и для человека несведущего может представлять дополнительный интерес — всегда ведь интересно читать про тюрьмы и зоны, про сидельцев-терпельцев, про продажных контролёров зон и следственных изоляторов, про страдания братишек-уголовников и в особенности неповинных борцов за мирвовсёммире, ну и всякое такое прочее. Рромантика, блин…
С учётом всего вышесказанного ставлю книге довольно высокую оценку — именно за литературность, а не за взгляды и убеждения её автора.
___________________________________
* МЛС — места лишения свободы.
Прочитано в рамках годового Флешмоба 2020, любопытный совет от sarkinit
Очень пёстрая по ощущениям книга. Казалось бы, какое мне дело до судьбы совсем мне неизвестного Олега Радзинского? Однако автобиографию читала с интересом, практически не отрываясь. Дело, здесь, конечно в мастерстве и литературном таланте автора, а не в той эпохе, которую он описывает. В это время меня интересовали мальчики и первые вузовские зачёты, а не политическая обстановка. Ни про группу «Доверие», ни про Радзинского я, естественно, не слышала. Вот теперь знаю, и что? Да, в общем-то, и узнала-то немного. Радзинский не столько рассказывает о своей диссидентской молодости, сколько живописует её последствия. Ссылки, тюрьмы, лесоповалы не та тема, которая мне близка. Но опять же автор так умело рисует характеры ситдельцев-страдальцев, сокамерников, что читаешь не отрываясь. Живые вышли характеры. И слишком живой язык, что мне очень не понравилось. Я понимаю, что зека не до словесных реверансов, что нецензурная лексика их родной язык. Но для меня его было так много, что коробило. При таком таланте можно было найти способ передать мысли и чувства другим способом.
Был в книге для меня маленький сюрприз. Оказывается, Радзинский дотягивал свой срок в моём городе. Ничего об этом не знала, как и о других диссидентах, поживших на 101 км.
Как я уже говорила, книга получилась захватывающая, привлекательная. Но покопавшись в чужих отзывах, нашла мнения, которые называют биографию враньём. Так вышла на А.Подрабинека с его «Клюквой». Кому верить? И после статьи Подрабинека стало понятно, откуда у меня ощущение, будто Радзинский заискивает.
Горький сарказм названия становится понятным в самом конце повествования. Радзинский покинул родину, всё, что он описывает в книге, для него стало «случайной», не его жизнью. Вроде и не жил. А вот там, где его оценили как банковского аналитика, и есть настоящая жизнь. Как знать, как знать…..
Жизнь реписа обыкновенного
Совершенно случайно, уж простите за невольную тавтологию, открыл для себя нового, очень интересного, автора. Безусловно, фамилия насторожила. Да, автор – действительно, оказался сыном «того самого» Эдварда Радзинского. Поскольку к старшему Радзинскому у меня отношение сложное, я, как сказал уже выше, осторожно открыл эту книгу.
К счастью, я ошибся. Книга оказалась очень хороша. Олег Радзинский показал себя в ней замечательным писателем! Грамотная, образная речь и едкая самоирония – стиль, подкупающий честностью и откровенностью.
Книга эта – полностью автобиографична. Читая ее, мы узнаем, что не все гладко бывает в королевствах датских. Королевствах, откуда, как мы считаем, родом вся без исключения золотая молодежь. «Репис» - как мы узнаем в самом начале книги, – на жаргоне сотрудников Литературного фонда СССР, Литфонда, – означало “ребенок писателя”.
И жизнь Олега Радзинского начиналась совершенно как у золотого молодого человека. Но потом принялась нарезать такие кругаля, что действительно – хватит на несколько жизней. Думаю, именно поэтому, очень образно, автор и назвал свою книжку «… жизни». Случайные они, эти самые жизни, или нет – вы решите сами, когда прочтете книжку.
Я никогда не ощущал родительской любви. Не потому, что родители меня не любили, не заботились обо мне, а просто потому, что они никогда о своей любви не говорили, и, главное, потому, что они всегда были заняты работой. Я рано выучил, что их работа намного важнее меня, и это казалось мне естественным порядком вещей. Мама и папа Тема пропадали целыми днями в “Останкино”, часто работая по воскресеньям (суббота всегда была рабочим днем), приходили они, когда я уже спал, а если у них и выдавалось редкое совместное свободное воскресенье, то проводилось оно не со мной, а с друзьями-телевизионщиками, и разговоры шли опять о работе, о глупом телевизионном начальстве, о новых книгах и новых спектаклях или об ужасной советской власти, не позволявшей эти книги писать, а спектакли ставить. Обо мне родители не говорили никогда, никогда не интересовались моими проблемами, вспоминая о своей родительской роли, лишь когда мои проблемы становились их проблемами — например, когда я в двенадцать лет сломал позвоночник или когда меня исключали из школы и нужно было срочно искать другую.
В нашей семье все чувствовали себя уютнее, говоря о книгах.
Именно это отношение – отстраненность от происходящего – помогло мне сравнительно легко перенести заключение и в тюрьме, и позже на лесоповале в Сибири. Я смотрел на переживания взрослых солидных мужчин, нервно куривших и погружавшихся в депрессию, мрачных от безысходности – бывших хозяев жизни, и понимал, что им было что терять: семьи, карьеры, планы; мне же терять было особенно нечего, да я, признаться, и не дорожил тем немногим, что у меня было. Тюрьма воспринималась мною как награда, как признание, как уникальная возможность прикоснуться к многократно описанному другими миру, о котором я столько читал. Тюрьма воспринималась как путевка в книгу, где я был главным – для себя – персонажем. Наконец-то я попал внутрь литературного произведения, написанного жизнью обо мне.
Русская литература поломала много жизней. Я думаю, советская власть могла победить диссидентское движение, только отменив преподавание русской литературы в школах. Странно, что никто в КГБ до такого не додумался.
При Андропове мгновенно был дан ход громким делам о коррупции, объявлена борьба с нетрудовыми доходами, началась чистка партийного и государственного аппарата, причем происходило это самым жестким образом: был отдан под суд и расстрелян начальник Главного управления торговли Мосгорисполкома; следом за ним арестованы двадцать пять ответственных работников московского Главторга и директора крупнейших московских гастрономов. Полетели со своих мест такие столпы советского истэблишмента, как первый секретарь Краснодарского обкома КПСС Медунов, министр внутренних дел Щёлоков и его заместитель – зять Брежнева – Чурбанов. Посадки и, порой подозрительные, самоубийства высших советских чиновников стали повсеместной рутиной. И, конечно, сильно поменялся состав заключенных Лефортовской тюрьмы.Вспоминая слова товарища Сталина, в Лефортове “жить стало лучше, жить стало веселее”.К нам в камеры посыпались отраслевые министры и их заместители, заведующие отделами республиканских ЦК и разные прочие “партийные и советские руководители”.Так, я сидел с заместителем генерального директора “Аэрофлота” Юрием Шебановым, с заведующим юридическим отделом ЦК Таджикистана Султаном Раджабовым, с советским торговым представителем в Афганистане Михаилом Масловым и многими другими. Этот вновь прибывший контингент арестантов сильно разнообразил лефортовскую жизнь, и не знаю как жить, но сидеть точно “стало веселее”.Никогда до этого я не встречал – и уж тем более не общался с ними тесно – представителей советского правящего класса, “узников номенклатуры”. Этот период лефортовской жизни стал для меня “моими университетами”, наглядным учебным пособием, как и кем управлялась огромная страна. За эту уникальную предоставленную мне возможность, да и за многое другое, я искренне благодарен родному Комитету государственной безопасности СССР и лично Юрию Владимировичу Андропову.Воспитали. Человеком сделали. И наглядно показали, кто руководил державой.Советские и партийные руководители, попавшие в Лефортово, оказались вполне приятными людьми, но по большей части трусами, готовыми на любую сделку со следствием, лишь бы облегчить свою тюремную участь. Они массово “сдавали” начальство и коллег, обрастая подельниками и пытаясь свалить ответственность на других. Ни один из них, кроме командира военного авиационного отряда, обслуживавшего контингент советских войск в Афганистане, чью фамилию я, к сожалению, забыл, не отказался давать показания о других, что было абсолютной нормой в диссидентской среде; наоборот, они считали нормой свое доносительство и горячее желание помочь следствию. Да и понятно: они были ворами, сделавшими карьеру в рамках партийно-советской номенклатуры, всячески поощрявшей и поддерживавшей такое доносительство. Не только диссиденты, но и барыги – валютчики и контрабандисты – были удивлены подобным поведением нашей элиты, явно жившей не “по понятиям”, а вернее, по совершенно другим понятиям.Глоцер, например, не сдал ни одного человека, включая “прикормленного” им генерала МВД, оказывавшего ему покровительство.Помню, как в бане под шум льющейся воды Глоцер поделился, что следствие давит на него дать показания на этого генерала, но Юра наотрез отказался.– Он – мент, понятное дело, – вздыхал Юра, оттирая себя намыленной мочалкой, – но ему шестьдесят два, он же в зоне подохнет.И не сдал.