Тяжела работа капитана лидийской стражи верфольфа Вольфгера Лейта - то кражи, то мошенничество, то убийства, то пропажи. Назначенное из столицы новое начальство лютует и устанавливает авторитет. Кипа нераскрытых дел растет, а представители дружественных Управлений не торопятся идти навстречу. Особенно представительницы. Особенно блондинистые, высокомерные и стервозные. Вот эту - вообще убил бы! Да ведь тогда еще одно нераскрытое дело появится.
Однотомник.
Во время второй выволочки Лейт не выдержал и прямо спросил, откуда столько внимания к этому делу, если из сейфа уважаемого господина Корвина ничего не пропало, а смерть рядовой горожанки никого особо не взволновала — но вразумительного ответа не получил и был послан. Работать.
Гостеприимство у меня и впрямь оказалось так себе: воспользовалась мужской неопытно… э… самоотверженностью, не высушила злосчастный свитер и даже не накормила голодного мужчину после трудового дня — пустой чай не в счет.
По лицу мастера было понятно, что без этой жути она отсюда не уйдет. По лицу Ошат-даро было ясно — оберет до последней монетки.
Капитан вздохнул. Однажды ему довелось стать свидетелем битвы — торговались гном и лепрекон. Кажется, здесь и сейчас назревало что-то, что затмит то событие по эпохальности…
Когда они попробовали задрать цену в третий раз, я сказала, что еще хоть слово и через месяц я решу, что эта квартира мне не подходит и буду переезжать еще раз. И обязательно воспользуюсь их услугами!
Всех денег не заработаешь, а здоровье важнее, — рассудили профессионалы и все закончили вчера.
Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить — в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.
Пробуждение вышло тяжелым. Кто говорит — пить надо меньше, тот однозначно прав.
— Благодарю за содействие, — капитан бросил на сейф прощальный взгляд и кивнул хозяину дома. — Желаете ли вы, чтобы стража предоставила вам патрульного на ближайшие несколько дней, пока вы не позаботитесь о безопасности ваших ценностей?
Отрывать от сердца подчиненного Вольфгеру было жалко почти до скупых мужских слез, но присутствие Валлоу напоминало, что когда в дело вовлечены семьи уровня Корвинов, стража становилась не исполнительным органом власти, а сервисом всевозможных услуг.
Вольфгер на всякий случай взглянул еще разок на таинственную находку, но понял лишь, что он чего-то не понимает, потому что это по-прежнему была несуразная, не слишком привлекательная вещь, созданная то ли ребенком, то ли кем-то совсем безруким. Серая веревка невнятного происхождения, завязанная в невнятный ком разномастными узлами — гладкими, рельефными, плотными, рыхлыми. Кое-где в узлы были ввязаны бросовые камни, и перья, и зубы — куда ж без зубов-то? А еще они свисали подвесками в разные стороны — куриный бог в веревочной петле, совиное перо, спил полированной кости...
Алмия смотрела на это безумие так, словно ничего прекраснее в жизни не видела. Ошат-даро крякнул, расплываясь в самодовольной улыбке.
По лицу мастера было понятно, что без этой жути она отсюда не уйдет. По лицу Ошат-даро было ясно — оберет до последней монетки.
..... меня заставил подпрыгнуть на месте оглушительный грохот в дверь.Я даже не сразу поняла,что это стучат.По звуку казалось-выламывают.
— С точки зрения артефактики дело более чем однозначное, капитан, — безмятежно отозвалась женщина, поворачиваясь к вервольфу.
— Вы же сказали, что для того, чтобы разобраться, вам потребуется несколько часов, а может, и дней! — вмешался в разговор Валлоу.
— Вы интересовались «Сколько можно копаться?», господин подполковник, — надменно отозвалась мастер Алмия, по-кошачьи сузив глаза. — И я предельно честно вам на этот вопрос ответила. Копаться — можно долго.
Шантей женился, так думала я, вваливаясь полупьяная к себе домой в два часа ночи.
Мерзавец, как он мог?!
Две из четверых собравшихся в особняке Корвинов дам рыдали. Бес их подери, они действительно рыдали! Да, две из трех моих приятельниц — уже матери, включая одну из рыдавших. Третья Диана. Четвертая — я.
Но как он мог жениться, а?
Вот ведь подлец. Он же всего на пару-тройку лет старше. И вот — женился! Теперь меня дома совсем съедят. Живьем.
В ближайшее время мне в родовом особняке семейства Алмия лучше не появляться. Там будет стоять вой и нудеж. «Даже Шантей женился, а ты-ы-ы!». И мои вялые огрызания на тему того, что жениться я не могу при всем желании, ни на кого не произведут ни малейшего впечатления…
Свою работу я любила. В основном потому, что любила артефакты. Злые языки поговаривали, что куда больше людей. В принципе, злые языки в кои-то веки были правы, и я даже не планировала с этим спорить — в конце концов, видели вы когда-нибудь артефакт, который лжет, ворует, сплетничает или просто раздражает своей невыносимой тупостью? Нет. А человека? Вот то-то же.
У девицы на портрете было такое выражение лица, словно она только что проглотила огромный кол и, несмотря на перенесенные неудобства, этим достижением была чрезвычайно горда и теперь имела право смотреть на окружающих, как на грязь.
Нет, определенно мой портрет, висящий в холле управления среди портретов прочих сотрудников, мне не нравился.
У меня такого выражения не бывало никогда. Я очень тщательно за этим следила. И если бы я знала, чем обернется для меня вся ситуация, то ни за что не рекомендовала бы для контракта с управлением этого художника, а по совместительству друга детства!
Увидев портрет впервые, я попыталась вызвать приятеля на разговор:
— Нико, она безнадежная стерва!
— Ты стерва.
— Да, но я надежная!
— Будьте здоровы. Ромашечки?
— Артефакт возьми.
— Возьму.
— Ну и ромашечки.
— У секретаря попросите.
— Стерва ты, Эва.
И ушел. Ну вот, а сейчас-то почему?!
Я пришла к Гидеону, вывалила ему на голову информацию обо всех своих достижениях, о всей той работе, которую я проделала за двоих, и потребовала звание старшего эксперта и собственный кабинет.
— Может, премию? — с интересом поинтересовался глава управления, пока я сверлила его непреклонным взглядом, внутренне готовясь к тому, что мне укажут на дверь.
— И премию давайте, — не моргнув, согласилась я.
Из кухни как раз просматривалась та самая стена, на которой я планировала разместить наиболее значимые экспонаты своей небольшой коллекции. Точнее, должна была бы просматриваться, но, оглянувшись, я увидела только косо стоящий шкаф, развернутый «лицом» к стене, заблокированный сваленными грудой, вперемешку, узлами и коробками — и окончательно поняла, что в ближайшее время делами тролльской конторы «Грузоперевозки Тауруха» заинтересуются ответственные лица из казначейства, пожарного управления и миграционной службы.
Упрямая мебель не желала занимать назначенное ей место.
— Нет, я вам все же помогу!
Шкаф опасно зашатался от моих усилий.
— Кыш, женщина, кому сказал! — окончательно озверев, рявкнул оборотень, и я, наконец, отступила.
Нет, «кыш» и «женщину» я ему еще припомню!
Но… Как-нибудь потом. Когда мебель подвинет.
На столе выстроились в ожидании чайные принадлежности, а на широком блюде в центре стола нахально развалились сдобные пирожки, вызывающе блестящие, с маслянистой подпекшейся корочкой, пышные, ароматные…
Еще теплые!
Смерть фигуре.
Откусив… да что там — впившись зубами в один, я убедилась, что на вкус они еще лучше, чем с виду, и должны быть реквизированы именем короны, как темные артефакты повышенной сокрушительной силы.
Я, успев уже впасть в уныние, воспрянула духом — что может быть приличней, чем родовой особняк Алмия! У нас ей такие рекомендации напишут — ее старшие родичи на небесах от восторга будут!
...а я буду ходить к родителям ужинать.
И обедать.
И завтракать!
Глубокий моховой цвет оттенял глаза, рождая в них колдовскую прозелень, и общий вид оставлял ощущение то ли лесной феи, то ли нимфы, прекрасной и недоступной.
И этот выбор никак не связан с тем, что перед визитом мне придется заглянуть к капитану!
Просто хотелось выглядеть ослепительно. Сногсшибательно. Сокрушительно.
...пусть видит, мерзавец, какая женщина по его вине страдает!
— Это крем-суп из брокколи, — пояснила Алмия, заметив, с каким подозрением ее гость из дикого леса изучает предложенное блюдо. — Очень полезно, питательно и легко усваивается… — и неожиданно созналась: — Терпеть его не могу!
— Конечно-конечно, — закивал эльф. — Прошу вас за мной. Госпожа Алмия, позвольте ручку, у нас тут ступеньки опасные…
Я не успела вложить пальцы в протянутую ладонь, как меня дернуло назад, отшвырнуло к стене — мимо пролетело что-то голубовато-искристое. На мгновение перед носом мелькнула спина, обтянутая серым свитером, а потом — звук удара, яркая вспышка, и под мой вопль Вольфгера снесло прямо на лестницу.
Грохот.
И тишина.
— Ступеньки опасные, — повторил господин Калламэ, вновь протягивая руку, но теперь его голос отнюдь не был дружелюбно-лебезящим, а в другой руке не пойми откуда взялся длинный узкий клинок.
И направлен он был на меня.
Если бы мой замысел угадали извозчики, они бы рванули с места стоянки, словно кавалерия в атаке. Но увы. Поэтому, когда серая махина взгромоздилась в ближайшую повозку так, что у той жалобно скрипнули рессоры, владельцу оставалось только вытянуть лицо и тонко вопросить:
— Э-э-э! Куда-а-а?!
— Гвардейцев, дом 8, — по-своему трактовала я этот вопль, тоже втискиваясь в пролетку и, окончательно осмелев, пихнула волка в шерстяную задницу, чтобы подвинулся.
— Десять медяшек, деньги вперед! — все тем же тонким голосом отозвался кучер, в котором жажда заработать преобладала даже над страхом смерти, видимо.
— Через пару дней заедете в шестое отделение стражи, спросите капитана Вольфгера Лейта и стребуете с него десять медяшек за провоз его собачки. Давай уже, пока собачка не передумала. Или не проголодалась.
— Я сейчас стражу вызову!
— Это тоже подойдет