«С мая того года и до начала следующего я жил в горах…» Живописное, тихое место, идеальное для творчества. Скромное одноэтажное строение в европейском стиле, достаточно просторное для холостяка, принадлежало известному в Японии художнику. Все было бы мирно и спокойно, если бы не картина «Убийство Командора», найденная на чердаке, если бы не звон буддийского колокольчика по ночам, если бы не странный склеп, что возник из-под каменного кургана посреди зарослей, если бы не встреча с эстетом...
Мне хотелось всё бросить и бежать прочь из этой комнаты. Однако в моих ушах не унимался голос Командора: "Чтобы вернуть Мариэ Акигаву, судари наши, вам всё равно придётся это сделать. Хотите вы того или нет". Поэтому я ещё глубже вогнал лезвие ножа в сердце Командора. Я привык доводить начатое до конца. Остриё ножа пронзило насквозь его щуплое тело и вышло наружу из спины. Белое одеяние обагрилось. На моих руках, сжимавших рукоять ножа, теперь тоже была свежая кровь. Она, однако, не брызнула фонтаном, как на полотне "Убийство Командора". Я старался уверить себя, что всё это - видение. Я убиваю, но это всего лишь иллюзия. Не более чем символический акт.Но всё же я прекрасно понимал, что никакая это не иллюзия. Пусть и символический акт, но убиваю я никак не видение. Вне всяких сомнений, я убиваю чью-то живую плоть. Маленькое - всего каких-то шестьдесят сантиметров - фантастическое тело, рождённое кистью Томохико Амады, было намного живучей, чем могло показаться. Лезвие ножа, который я сжимал в руке, проткнуло кожу, сломало несколько рёбер, пронзило крохотное сердце и вонзилось в спинку кресла. Какая же это иллюзия?
Странный блеск ее глаз – его так и подмывало назвать «оледеневшим пламенем», – пылкий и одновременно всецело спокойный, напоминал какой-то драгоценный камень, что мерцает сам в себе. Во взгляде этом остро сталкивались две силы: он искренне звал к открытости и был направлен внутрь, как бы стремясь к завершенности.
"И где она, та душа? Я обыскал всё своё тело по порядку, но души в нём так и не нашёл. Душа моя - ты где?
- Душа - она в памяти; живёт, питаясь образами,..."
Чужая душа - потёмки. А особенно - если дело доходит до секса.
/Х.Мураками "Убийство Командора"/
То, что на виду, мне нравится примерно так же, как и то, что скрыто. (Мариэ Акигава)
Старость для человека - даже более непредвиденная штука, чем сама смерть. Она с лихвой превосходит все наши ожидания. И однажды тебе ясно дадут понять, что мир этот ничего не потеряет, если лишится тебя как биологического - да и общественного - существа.
Caveat emptor. С латыней сие «ответственности покупателей». Как применяются вещи, оказавшись в руках покупателей, продавцов никак не касается.
Однако сколько ни раскаивайся, сколько себя ни кори, одним этим, перемахнув через долину, в свой дом не вернешься. Ее тело не такое, как у ворон, летать по небу не приспособлено. Как и не умеет, подобно Командору, по собственному произволу то пропадать из виду, то где-то появляться. Она – всего лишь неловкое создание, заключенное в тело подростка, жестко ограниченное в свободе действий пространством и временем.
Многие сонаты Моцарта в общем-то нельзя назвать сложными для исполнения, но соберешься сыграть так, чтобы понравилось самому, – и ощущаешь себя в лабиринте. Мэнсики же был как раз из тех, кто не боится решительно вступить в такой лабиринт. Мариэ вслушивалась, как он терпеливо плутал по его закоулкам. Занятие продлилось около часа. Затем до нее донесся хлопок рояльной крышки, и она смогла различить в этом хлопке отзвук раздражения. Но раздражения не сильного, умеренно изящного. Господин Мэнсики, пусть даже находясь (или считая, будто находится) в одиночестве в своем просторном особняке, не мог забыть о самоконтроле. Такой уж он был человек.
Я все еще не знаю, чей это ребенок – Муро. Можно выяснить, сделав анализ ДНК, но мне не хотелось узнавать результаты такого анализа. Вскоре что-нибудь произойдет, и однажды я это, возможно, узнаю. Придет тот день, когда станет очевидной правда о том, кто на самом деле ее отец. Однако сколько смысла в такой вот «правде»? Муро по закону мой ребенок, и я горячо люблю свою маленькую дочь. Обожаю с нею возиться, кем бы ни был иль не был ее биологический отец. Мне все равно – это все мелочи. От этого ничего не изменится.
По мне, так лучший способ не ощущать страх и не бояться пустоты – это прежде всего не скучать.
Однако разве существуют в этом мире абсолютно правильные или целиком неправильные вещи? В этом мире, где мы все живем, дождь льет с вероятностью то тридцать процентов, то семьдесят. Пожалуй, то же самое и с истиной. Вероятность ее осадков - то тридцать процентов, то семьдесят. В этом смысле воронам намного легче: для них дождь либо льет, либо нет. И никакие проценты не забивают им головы.
Люди могут добиться чего угодно, подумал я, если только пожелают этого всем сердцем. Есть каналы, проходя сквозь которые действительность может становиться эфемерной, а ирреальность – допустимой. Стоит лишь очень сильно пожелать этого всем сердцем.
Carried along by circumstances, I'd given up doing paintings for myself. I'd married and needed to make a stable income, but that wasn't the only reason. Honestly, I'd already lost the desire to paint for myself. I might have been using marriage as an excuse.
My self in the mirror is just a physical reflection.
Having a relationship whit that older married woman, being able to hold a real live woman in my arms regularly, brought me a certain level of calm. The soft touch of a mature woman's skin eased the pent-up emotions I'd had. At the very least, while I made love to her I was able to shelve the doubts and problems I'd been carrying around.