Для тех, кто знаком с серией — история любви Маши Тихомировой ("Посланник ангела") и Василия Литвинского ("Белые Врата").
Для тех, кто не знаком — он успешный и обаятельный горнолыжный прорайдер, она спортивный фотограф. Судьба сводит их, чтобы потом испытать. Но они справляются, не сразу, конечно, но понимают, что за чудо с ними случилось.
В тексте есть: размолвка, спортсмен, увечье
— Ну, если и это не заставит твоего папашу со мной смириться, тогда…
— Тогда что?
— Я сделаю тебе ребенка, — остановившись, шепотом на ухо.
— Что? Ребенка? Сейчас?!
— Ну, не прямо сию секунду, — он оглядывается, вокруг куда-то спешат люди, серое небо хмурится, собираясь пролиться небольшим дождиком. — Но в перспективе… Если иначе никак… A la guerre comme a la guerre. (фр. На войне как на войне)
— Ты… ты ненормальный!
— Я люблю тебя, Машенька. Не собираюсь никому отдавать. И не позволю никому встать между нами.
Благодарность, как это ни странно, может перерасти в нечто иное, особенно если направлена на того, кто был к тебе щедр душой и ангельски терпелив. Случаются такие люди и обстоятельства, с которыми именно так и происходит, увы.
Чувство благодарности может быть тяжелым грузом. Особенно, если ты не понимаешь, за что тебе такое счастье. Особенно, если понимаешь, чего это стоило тому, кто тебе помогает. Особенно, если тебе самому нечем, совершенно нечем отблагодарить в ответ.
Слова словами, а спасают людей за деньги.
...каково это — терять того, кого успел полюбить. Даже если ты его любишь совсем недолго. Любовь не имеет пространства и времени. Любишь миг — и вечность.
Всегда надо стремиться к самосовершенствованию...
Есть вещи, которым невозможно научить.
Иметь эффектную наружность полезно, и в зеркало смотреть приятно. Но мозги — гораздо важнее. Так уж ее воспитали.
— Слушай, ну ты вообще… А где мое кольцо, собственно? И хотя бы букет цветов невесте купил!
— Про кольцо я подумаю, — он берет ее за руку, рассматривает пальцы. — Надо же красивое выбрать. А цветы… Ты ж не невеста, жена уже. Кто женам цветы дарит?
В темноте, в теплом коконе под одеялом они исповедовались, плакали и жалели друг друга. И это исцеляло обоих и притягивало друг к другу еще сильнее.
— Рыжее, тощее и конопатое чучело. Что она в тебе нашла?
Похоже, он не нравится никому из Машиного окружения. И это уже начинает всерьез раздражать.
— Тонкую душевную организацию, — сердито буркнул Бас.
На дне пропасти очень холодно и одиноко. И единственное чувство, которое согревает — это жгучий стыд. В нем взыграли какие-то идиотские неизжитые комплексы, и он смертельно обидел того человека, который едва ли не за шкирку вытащил его из бездны собственного отчаяния. Кто кусает руку, которая тебя кормит? Он точно знает одного такого болвана неблагодарного.
Что им двигало тогда? Что заставило сказать те ужасные слова? Не понимал, категорически не понимал теперь. Какой-то бес саморазрушения владел им, не иначе. Или… хм… скопившаяся сперма на мозг надавила… Ну да, очень удобно — сваливать все на физиологию, что у него там проблемы, здесь не все в порядке. А на самом деле — просто дурак, слепой дурак, который к тому же не знает значения слов "порядочность" и "благодарность"
Мария слишком недолго была знакома с Василием, чтобы понимать: такая мгновенная и безоговорочная капитуляция означала одно — силы противника отходят на заранее подготовленные позиции, чтобы перегруппироваться и нанести вероломный удар с другой стороны.
— А, по-моему, ее без толку словами уговаривать, — отзывается Гриша "Оз" Осипов, самый отвязный бордер в группе. Его трюки — украшение будущего фильма, да и Маша в последние дни особенно любит его снимать, уж больно красивые кадры получаются. — Надо по-другому. Селянка, хочешь большой и чистой любви?
— Иди на фиг, — не по тексту отвечает Маша
— Ну, ты и мерзавка…
— ЧТО?!?
Наконец-то поворачивает к ней лицо, улыбается.
— Мерзлявая, в смысле. Вон как трясешься.
— Как дела, Василий?
— Маша не беременна.
— Если бы я хотел об этом спросить, я бы Маше позвонил!
— О, извините, не понял, — Василий демонстративно хрустит морковкой прямо в телефонную трубку. — Я тоже.
— Что — тоже?
— Не беременный.
— В кого ж ты вредный-то такой? — вздыхает Тихомиров.
— В отца, — Бас, прикончив морковку, устраивается за ноутбуком.
— Отец у тебя приличный человек.
— Тогда — в маму? — предполагает Вася.
— Мать не тронь! Она у тебя святая женщина!
— Ну, тогда остается один вариант, — весело хмыкает Бас. — Это ваша дочь меня испортила.
— Ну, и кто мне рискнет рассказать, что здесь произошло? — он стоит, сложив руки на груди, и с высоты своего роста смотрит на стоящих перед ним пятерых демонов, имеющих вид человеческих мальчишек и старательно притворяющихся невинными агнцами.
Наконец, синеглазая красавица выносит вердикт:
— Рыжее, тощее и конопатое чучело. Что она в тебе нашла?
Похоже, он не нравится никому из Машиного окружения. И это уже начинает всерьез раздражать.
— Тонкую душевную организацию, — сердито буркнул Бас.
— А так и не скажешь, — малышка привалилась к косяку, сложив руки на груди. — С виду — бревно бревном.
— Машенька, как ты?
— Я в порядке, па, — Маша действительно невозмутима. — А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять… сразу за коньяк!
— Машуль, — из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. — Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?
— Мама… — тихо и как-то совсем безнадежно, — но я же не смогу быть здесь… когда он там… и неизвестно, что будет… и вдруг я больше его не увижу… — глухое рыдание, — живогооооооо…
— Нет, — надо резать быстро и четко. — Маша, в этом вопросе я буду совершенно солидарна с отцом. Нечего тебе там делать. От этого плохо будет всем. Нет. Не отпустим.
Машка рыдает, совсем нет сил у нее, даже спорить.
— И что мне делать, мама?..
— Плачь, Машенька, плачь. Полегчает.
— Значит, ты… в свободном поиске?
— Угу.
— Что ж… Думаю, я смогу тебе помочь.
— Да? — он улыбается, широко, обрадовано. Придвигается близко, очень близко. Чуть наклоняется к ее лицу. — Я очень рад. И как именно… ты собираешься мне помочь?
Впервые, глядя ему прямо в глаза, да еще и так близко, она испытывает не гипнотически-предобморочное чувство, а нормальную, здоровую злость. Желание уделать.
— Будешь проводить кастинг — позови меня. Сделаю тебе фото, как надо — фас, профиль, ню. Потом сядешь с фотографиями, спокойно рассмотришь, оценишь. И выберешь.
До нее непозволительно, постыдно долго доходит, что происходит. А когда все-таки доходит…
— Бааааас?…
— Да?..
— Ты что… Ты ко мне… клеишься?
— Нуууу… Да! — он по-прежнему смотрит ей прямо в глаза. Блядские, бедовые, гипнотические глаза у него! — И потом, почему сразу "клеишься"? Может, это я так… ухаживаю?