Франкенштейн в Багдаде

Легенды иракской улицы

Всем доброго вечера, дорогие зрители!

Присаживайтесь поудобнее со своими смартфонами, о вы, услады моего сердца, заваривайте сладкий чаёк, сейчас расскажу я вам сказку, чтобы сократить бессонные часы ночи.

В прекрасном и коварном городе Багдаде жила старушка Илишу. Жила она в большом и опустевшем старом доме на Седьмой улице, где уже двадцать лет кряду каждый день ждала, когда вернется с войны ее сын, трогательный мальчик, предпочитающий оружию гитару. Давно уже получила она повестку со скорбной вестью, но сердце матери все отказывалась верить. По вечерам беседовала она с иконой Святого Георгия, и Святой Георгий иногда ей отвечал. Соседи лишь смеялись над помешанной старушкой, но разве было ей до этого дело?

На дом Илишу засматривался делец Фарадж ад-Далляль. Смотрел да выжидал возможности, как бы прибрать к рукам недвижимость старушки. А в соседнем доме жил-проживал перекупщик Хади, что спал и видел во сне, как перепродает имущество Илишу да барыши подсчитывает.

Смотрели они оба свысока на долю, выпавшую Абу Анмару, владельцу гостиницы «аль-Уруба». Давным-давно беженцем приехал он впервые в Багдад, работал не покладая рук, чтобы достичь благосостояния. Всю душу вложил в гостиницу, но сегодня его детище приносило одни лишь убытки. В успешной когда-то гостинице теперь проживали лишь четыре постояльца.

Одним из них был молодой амбициозный корреспондент Махмуд. В Багдаде скрывался он от мести влиятельного человека, мечтал о славе, но сомневался, готов ли он ради славы к тяжкому труду. И ждал удачи.

А вокруг шла война. Но не суровая всепоглощающая война, как вы могли бы подумать, о мои чудеснейшие из драгоценнейших, а такая вот затянутая, медленная и вялотекущая война. Не сметала города за раз, не убивала народ тысячами, а потихоньку по ниточке вытягивала жизни, но зато регулярно; довольствовалась малыми терактами, но конца-края ей не предвиделось.

Так они и жили. Что-то взрывалось, дома разрушались, кого-то убивало насмерть, кого-то всего лишь калечило. Вечером возносили славу Аллаху за еще один день, и на следующее утро все повторялось.

И стоит ли удивляться, мои милые читатели, что когда появился ОН, Безымян, сшитый из фрагментов тел погибших в терактах людей, не так уж и испугались славные багдадцы? Не мог он, этот багдадский Франкенштейн, быть пугалом для народа, видящего войну каждый день, он был даже логичным продолжением всего происходящего.

Наш с вами старый знакомец журналист Махмуд говаривал, что есть на свете три типа общественной справедливости: правосудие закона, правосудие свыше и правосудие улицы. Одно из них, молвил он, должно неизбежно настигнуть преступника. И вот в развалинах Багдада, родилось на свет олицетворение правосудия улиц, собранного из тел жертв, с душою невинно убиенного. Горел в нем свет возмездия, и признавал его право и мал и велик, и шли за ним люди, и отдавали они ему свои тела и души.

Шло время, мои сердечные друзья, и стал он задумываться о том, что отделяет его от преступников, и что роднит его с жертвами. Душа его тянулась к мести, но кому мстить, когда все вокруг виноваты? Где грань между добром и злом, где грань между грешником и праведником? И где во всем этом водовороте я?

Но тут застигает нас утро, и я прекращаю дозволенные речи.

И восклицаете вы: «О сестрица, как твой рассказ прекрасен, хорош, и приятен, и сладок!»

Но истинно говорю вам: «Куда этому до того, о чем поведает вам сама книга!»

И вы тогда про себя думаете: «Клянусь Аллахом, я должен знать, чем все закончилось! Теперь-то я должен ее прочитать!»

Выражаю благодарность игре Долгая прогулка, сказкам 1001 ночи и нежно любимому Амаяку Акопяну

Багдадская фантасмагория

Теракты с большим количеством жертв в современном Ираке – это печальная повседневность. Тут бабахнуло, там бабахнуло. Да, ужас… Подлейте, пожалуйста, чаю. А я вот сегодня удачно шкафчик загнал… Словно не на соседней улице разорвало в клочья пару твоих знакомых, а на другом континенте. Многие не выдержали, уехали, но оставшиеся живут, что еще делать. Кто-то всеми силами поддерживает затухающий бизнес, кто-то даже идет в гору, можно ведь поживиться за счет беглецов, оставляющих имущество…

В такой обстановке и начинает происходить невероятное. Старьевщик Хади собирает из кусков трупов – как вы понимаете, когда что ни день, то взрыв, добыть их несложно, – Безымяна, который волею обстоятельств оживает и начинает мстить убийцам тех, из чьей плоти состоит. Что тут начинается! Особый отдел с командой астрологов активно ищет таинственного преступника, журналиста, узнавшего о Безымяне, втягивают в темные дела, кто-то объявляет местного Франкенштейна спасителем и служит ему добрую службу, а кто-то и недобрую, в то время как он сам теряет нить происходящего и перестает понимать, что стоит делать, а что нет, кто прав, кто виноват.

Настоящая фантасмагория, но, парадокс, в нее очень легко поверить, ведь недоступный восток всегда манит, удивляет, кажется, что он таит различные чудеса. Политической борьбе и страшному кровопролитию не удается разрушить эту магическую атмосферу, наоборот – чудеса-то у автора жутковатые, и даже святой, разговаривающий со старой Илишу, заставляет невольно поежиться, так что они прекрасно вписываются в угнетающий ландшафт обветшавшего и окровавленного Багдада.

Наверное, я чуточку предвзята, потому что обожаю Ближний Восток, но, по-моему, роман очень даже. Динамичный, в меру приземленный и в меру окрашенный фантастическими красками – читать его интересно и нескучно.

Остерегайся

Остерегайся, ибо я бесстрашен и потому всесилен.
"Франкенштейн" Мэри Шелли

Каждый день что-нибудь читаю на английском, всякий имеет право на свои маленькие слабости и необычное хобби. Не в последнюю очередь потому, что это дает возможность быть в курсе интересных вещей, с которыми мир уже познакомился. а до русского читателя они дойдут еще нескоро, если вообще дойдут. Принцип, по которому выбираю , незамысловат как грабли: несколько любимых писателей, у которых прочту все + номинанты и лауреаты престижных литературных премий (эти по определению уже прошли через сито строгого отбора).

"Франкенштейн в Багдаде" из второй категории, книга иракского писателя Ахмеда Саадави о порождении мрака при небольшом участии дополнительных факторов: старьевщика Хади, соединившего части мертвых тел в гротескное подобие франкенштейнова монстра; души Хасибр Мухаммеда Джафара, оживившей тело; горячих молений вдовы Элишвы, не желающей признать потерю сына, что погиб на войне. Как бы то ни было, монстр "Как-его-там" (What`s-his-name) появляется, словно бы ниоткуда, на улицах Багдада и начинает уничтожать главарей криминальных группировок и коррумпированных чиновников, которые своими действиями губят страну.

По городу ползут страшные слухи о Какеготаме: пуля-де его не берет, а сила и быстрота нечеловеческие. В этом немалая доля правды, кое-какие части тела позаимствованы у талантливого преступника (руки-то, руки, помянт!). Однако вместо того, чтобы порадоваться появлению стихийного радетеля за простой люд, сограждане делают из него страшилку, на фоне которой родные бандюки и ворюги-чиновники выглядят белыми и пушистыми ("Говоришь, что все чиновники ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца").

А в конце даже Элишва. в доме которой Вотсхизнейм находит приют и убежище, покидает Багдад - познакомившись со своим внуком, названным в честь погибшего сына, она наконец решается продать семикомнатную квартиру и перебраться к младшей дочери в Мельбурн. И единственный, кто остается с чудесным монстром, ее старый облезлый кот Набу.

Роман многофигурный, с большой претензией на оригинальный микс лучшего из западного политического триллера и восточной фантазии, но книга оказалась скучна и претенциозна. Единственная линия, вызывающая сочувствие: Элишва-Вотсхизнейм. Остальное навевает тоску и немного стыдно. За автора, что навалял такую муть, за букеровских чтецов - что отобрали и допустили к номинации, за себя - что читаешь. Хотя может быть это просто не моя история, пафос уродливого мизерабля не близок мне, всегда ощущала себя привлекательной, даже и тогда, когда после аварии с двадцатью швами на лице была почище того чудища.

Как во городе, во Багдаде

Самое раздражающее в романе – обращение к образу Франкенштейна. Зачем? Да, конечно, можно поговорить о традиции, о глубоком символизме. Но зачем говорить символически о том, что и так яснее ясного? Ирак, война, разруха на местах и в головах. Вот такой синонимический ряд. К чему вся эта поэзия готического романтизма?

Да, Франкенштейн – это крючок, на который можно поймать читателя. И такое объяснение - бежал Франкенштейн на север, а попал в Багдад, земля-то круглая.

Можно опять же развести разговор о том, что он воплощение ненависти, порождение вечного конфликта, носитель жажды мести и правосудия, которые превращают войну в дурную бесконечность. Но это абстрактно-гуманистическое обобщение (война-дурная бесконечность человечества, обретающая свое особое сущестование) не нуждается в персонификации, даже если персону их воплощающую зовут Безымян.

Все же ведь просто, зачем придумывать, озорничать – перед нами роман об Ираке после Саддама. Обычная житейская повесть (быт есть даже тогда, когда все рушится от взрывов и стреляют без перерыва) о нескольких жителях Багдада. Вот Ишилу, ждущая погибшего сына с войны. Трепач Хади, приторговывавший мебелью и травящий байки, столь похожие на безумную правду. Махмуд – журналист-карьерист-идеалист, меджнун чистой воды. Жадный Фарадж, за страстью к наживе которого (скупает, собака, все у бедствующих людей по дешевке), стоит настоящий оптимизм – придет конец разрухе и он разбогатеет.

Ну да, черт знает что творится, последние времена и ходят разные слухи. Знакомая картина.

Кажется, автор предчувствовал, что в чистом виде такое не пойдет (хотя американцы пишут – и ничего), народ заскучает. И пустил Франкенштейна в Багдад.

Может, в этом есть некая правда. Да только с точки зрения маркетинга, а не литературы. Можно было катануть глубокую психологическую прозу, но автор пошел по прямой дорожке общепонятных лозунгов вроде «миру мир – войны не нужно». Но это, вроде, известно, как и «сон разума рождает чудовищ».

Читать новую сказку 1002-й ночи, вдохновленную инородной традицией, это как бы на любителя. Кто-то проникнется, кто-то нет. Я вот не понял, в каком месте смеяться, раз сатира. Все, вроде, настолько реалистично, что необходимой для сатиры дистанции не возникает, воспринимаешь всерьез, и магов, и астрологов. Да и смеяться нечему. Жизнь людей попавших в переплет сперва по вине диктатора, а потом по вине демократизаторов, не вникающих в подробности иракской жизни, а еще из-за того, что все живут крайностями – либо бытом, либо идеей воздаяния, невесела.

Роман неплохой, но не выдающийся. В Ираке пишут книги, а не только воюют. Пишут лучше, чем в России. Пишут о современности, а не о том, чему сто лет и быльем поросло. Пишут, в том числе, на экспорт, чтоб в мире читали, а не только в редакции журнала «Знамя».

Это, пожалуй, единственное, что можно усвоить из появления романа на русском языке. Хорошая весть это или плохая – это уже кому как.

Из ошмётков тел жертв терактов старьёвщик Хади мог бы собрать человеческую многоножку, но он куда консервативнее киношного немецкого врача, а потому на свет появляется очередной монстр. Монстр, естественно, оживает, получает имя Безымян, и отправляется бродить в ночи по улицам Багдада, в надежде отомстить всем тем, из-за кого невинные люди превратились в монстровы части тела. Но вот беда: фрагменты отомщённых тут же отмирают, и их нужно заменять новыми кусками…
⠀
Из ошмётков историй военного времени Ахмед Саадави пытается собрать роман, но вместо него собирается сюжетная многоножка: вот торчат морщинистые колени старушки Илишу, матери пропавшего 20 лет назад на войне Даниэля, а тут виднеются волосатые щиколотки Барышника Хади, знатного вруна, позади них можно разобрать кривоватые лапки журналиста Махмуда. Их истории Саадави, конечно, попытался связать воедино, но вышло не очень: можно добавлять, убавлять, местами менять, произведенческая сумма от этого не уменьшится.
⠀
Никакого волшебного Востока и арабских ночей. Обещанных аннотацией сатиры и переосмысления образа Франкенштейна тоже не ждите, этого настолько мало, что можно не брать в расчёт. А ещё мало самого Безымяна, о действиях которого перед читателями текст просто отчитывается, не давая возможности понаблюдать воочию. Увы, правы все те, кто считает, что роман и вовсе мог бы прекрасно обойтись без восточного Франки.
⠀
Ясен пень, монстр в данном случае – ходячая метафора (пусть и ходит он не очень, ноги-то подгнивают), книга о войне и том, как люди вынуждены жить в ней не то, что годами, а десятилетиями, как война становится привычной и обыденной частью их жизни. И вот тут пришло время объявить самый главный косяк «Франкенштейна в Багдаде»: читателя весь багдадский ужас нисколько не трогает, он всё время остаётся просто нарисованным задником... ⠀